Николай Гаврилов: «Россия обладает уникальной системой поддержки экспортного кредитования»

Председатель правления Росэксимбанка.

– Хотелось бы начать наш разговор с момента, который для вашего банка является системным. Речь – о поддержке экспорта за счет госгарантий. Насколько она выдерживает испытание кризисом и, вообще, в принципе эффективна?

– Надо отметить, что Российская Федерация вошла в кризис, уже имея работающую и достаточно уникальную систему минимизации рисков банковского сектора в области финансирования экспорта.

Собственно, эта система так и называется: система финансовой (гарантийной) поддержки российского экспорта. Государственные гарантии в рамках такой системы предоставляются не только самим экспортерам, но и банкам, кредитующим экспортеров и импортеров России. Гарантии распространяются как на сделки по предэкспортному финансированию, так и на экспортные кредиты.

Как работает система? Естественно, в рамках обычной коммерческой практики экспортер может и сам предоставить своему покупателю рассрочку платежа по контракту. В этом случае он тоже может получить госгарантию, обеспечивающую возвратность средств. Но, как правило (и это связано с нашим налоговым законодательством и, в частности, с вопросами возмещения НДС), экспортер предпочитает, чтобы рассрочка платежа была предоставлена импортеру не им самим, а банками. Понятно, что в данном случае сам российский экспортер получает за поставленный товар все деньги сразу. Банкам же наличие госгарантий позволяет минимизировать риски такого кредитования. В условиях кризиса система вызывает большой интерес в плане минимизации стоимости фондирования и рассмотрения качества активов. Кредиты под госгарантии проще секьюритизировать, они легко закладываются и т. п.

Так что, повторюсь, это уникальная система. Другое дело, что в силу целого ряда причин она была недооценена банковским сообществом. Недооценена она и до сих пор. Тем не менее, динамика работы коммерческих банков по получению госгарантий при кредитовании экспорта уже позволяет говорить о том, что этот механизм начал пользоваться популярностью.

– А недооценена в связи с чем? Она менее «вкусная», чем розничное кредитование? Или слишком забюрократизирована и мало кому из банков доступна?

– Нет, не в этом дело. Рискну сказать, что эта система предполагает достаточно высокий уровень банковских специалистов. Да, это не простой инструмент, он требует серьезной работы, причем не одного какого-то блока банка (клиентского или блока корпоративного кредитования), а взаимодействия различных подразделений. Если хотите, система требует определенных административно-логистических усилий от банка. Однако преимущества, на мой взгляд, существенно перевешивают трудоемкость. Особенно в условиях кризиса, когда существует реальная возможность разделить риски с государством, тем более, что эти госгарантии для банка – бесплатные.

– А доступность инструмента?

– Допуск к этому инструменту абсолютно свободный для любого банка, без ограничений. Требуется только, чтобы банк занимался кредитованием экспортера, а у самого экспортера был экспортный контракт. Да,  определенные усилия необходимы, чтобы ознакомиться с правилами государственной финансовой гарантийной поддержки экспорта. Но можно обратиться в Росэксимбанк, и мы с удовольствием объясним в деталях, как система работает.

– Какой именно экспорт поддерживается таким образом?

– Есть распоряжение правительства, в котором перечислены коды товарной номенклатуры внешнеэкономической деятельности, подпадающей под действие системы государственной поддержки экспорта. В широком смысле это машины, оборудование, услуги, ноу-хау, программное обеспечение и пр. – очень большой спектр. Естественно, система призвана стимулировать экспорт готовой продукции, а не сырья, поэтому на кредитование топливно-сырьевых сделок она не распространяется.

– А объемы?

– Прежде всего напомню, что мы говорим о государственных гарантиях, а не о прямом финансировании из бюджета. То есть это условные обязательства государства. Поэтому, когда я называю цифры, я говорю не о бюджетных расходах, а об условных обязательствах бюджета. На текущий год эта сумма равна $2 млрд., причем гарантии могут предоставляться в любой валюте. На будущий год, если мне не изменяет память, на эти цели запланировано  уже $3 млрд.

– В связи с чем такое увеличение? Желание стимулировать экспорт?

– Это желание стимулировать экспорт, это некий прогноз, который формировался еще в конце 2007 года, когда шла работа над бюджетом 2008 года и на перспективу. Крупные экспортные контракты делаются не за один месяц и даже иногда не за один год, поэтому здесь приходится планировать будущее с учетом заказов как на авиатехнику, так и на серьезное энергетическое оборудование. Оценки разработчиков тогда дали такие цифры.

– Что реально, по вашим ощущениям, идет на экспорт? Понятно, что оружие, вертолеты, компрессоры. А что еще? Мне что-то трудно представить, что масштабно из России экспортируются, например, нанотехнологии или программное обеспечение. Я к тому, что не превращается ли вся эта система в этакие правительственные «хотелки»? Мол, дорогие банкиры, кредитуйте экспортеров отечественной продукции, если найдете, кому она нужна…

– Хороший вопрос! (Смеется.) Ответ на него состоит из двух частей. Первое: помимо перечисленного вами из России экспортируют достаточно много и энергетических установок, и оборудования, связанного со строительством, модернизацией и ремонтом атомных электростанций. Экспортируется много авиатехники, причем даже без учета военной. Вы не поверите, но Россия экспортирует суда, построенные по новейшим технологиям! Очень часто по западным проектам эти суда заказываются на российских верфях и в рамках международной кооперации частично комплектуются машинами и специальным оборудованием, изготовленным на родине заказчика.

– Этакий толлинг наоборот?

– Можно и так сказать. Еще экспортируются различные элементы из линейки транспортного машиностроения, начиная от техники для строительства железных дорог и заканчивая собственно вагонами.

– Серьезно? А я был уверен, что мы сами закупаем всякие там грейдеры-катерпиллеры...

– А в этом и заключается прелесть международной кооперации: что-то экспортируем, а что-то закупаем. Вторая же часть ответа на ваш вопрос заключается, на мой взгляд, в следующем. Если мы посмотрим, что экспортировали, например, Южная Корея в конце 1950-х годов или Япония в начале ХХ века, то мы не увидим ровным счетом ничего. Ну  кроме продукции традиционных отраслей монокультурной экономики. А сейчас? И кто сказал, что России заказан такой путь?! В этом контексте для нас тем более актуальна политика правительства, направленная на поддержку экспорта. Без нее точно нечего будет экспортировать…

– Хорошо, но японский экспорт возник в результате пресловутого японского экономического чуда. Оно свершилось примерно лет этак за десять, максимум за пятнадцать. А теперь давайте рассмотрим отечественную историю. Когда мне было 17–20 лет, мне все уши прожужжали про идеи модернизации отечественной экономики. С тех пор прошло еще 20 лет, а меня опять убеждают, что у России, мол, еще все впереди. Есть высокая вероятность, что к моменту хоть какой-то реализации этих самых великих перспектив я уже покину эту земную юдоль…

– Вы абсолютно правы. Основная задача сегодня как раз и заключается в том, чтобы наконец перейти от поддержки отечественного производителя и его экспорта на словах к реальным шагам, направленным на эту самую поддержку. Понятно, что если мы будем говорить о комплексной системе такой поддержки, то в этих рамках предстоит сделать еще очень многое. Но мы пока создали систему поддержки банков, кредитующих экспорт, а это уже шаг в нужном направлении.

– На ваш взгляд, это система близка к идеалу?

– Наверное, она еще далека от совершенства. Но эта система с 2005 года, когда в законе о федеральном бюджете впервые были предусмотрены гарантии в иностранной валюте, прошла определенный путь до сегодняшнего момента. Конечно, было непросто. Согласитесь, что у государства, которое берет на себя поддержку своих экспортеров и не взимает за это никакой платы, всегда имеется опасность принять на себя чрезмерные и неоправданные риски. Поэтому с 2005 года система предоставления госгарантий постоянно совершенствовалась, расширялись спектры предоставляемых гарантий и операций, по которым они могут предоставляться. Упрощалась вся система предоставления госгарантий. В качестве примера можно привести следующий факт: если раньше суверенная гарантия Российской Федерации предоставлялась только в случае, если импортер обеспечивал встречные суверенные гарантии своей страны, то сейчас эти требования претерпели радикальные изменения, и ныне гарантию по экспортной сделке можно получить без предоставления суверенной гарантии со стороны импортера. Да, импортер должен предоставить обеспечение, но это обеспечение не выходит за рамки обычной банковской практики.

– Вы сказали об условности этих обязательств. Тем не менее какая-то часть из них срабатывает? Есть ли какая-то цифирь?

– К счастью, пока у нас нет случаев предъявления государству требований по гарантиям. И это, наверное, надо оценивать как очень хороший показатель деятельности, хотя таких гарантий с 2005 года уже было предоставлено на сумму более $700 млн. Государству уже возвращены гарантии на сумму порядка $70 млн., остальные – в работе. Но то, что даже в условиях кризиса не произошло предъявления гарантий, мы считаем хорошим показателем.

– А какое отношение к таким гарантиям на Западе, с учетом того что кредитный рейтинг России крайне низок и в ближайшие лет сорок, вероятно, останется таким же? Это понятно: в конце концов, в Британии последний дефолт государства произошел при Карле II, а у нас – всего десять лет назад… Это как-то сказывается на отношениях с западными контрагентами?

– Вы затронули очень интересную тему. В ней, на мой взгляд, целых пять вопросов. Что касается Британии, последний раз Великобритания де-факто допустила дефолт после Второй мировой войны, когда была вынуждена прибегать к заимствованиям у Международного валютного фонда и реструктуризации долга, поэтому у них кредитная история неблестящая.

У России тоже не было прямого отказа от обязательств – ни в 1990 или 1991 годах, ни в последующие годы. Россия заплатила все до последней копейки по своим международным обязательствам, в том числе и в рамках реструктуризации долга, будь то долг Парижскому или Лондонскому клубам. Более того, даже в кризис 1998 года Российская Федерация по своим внешним обязательствам продолжала платить. Что касается внутренних обязательств, то это немного другая ситуация: долги были реструктуризированы. Россия допустила дефолт, но не отказалась от обязательств – она по ним платила. Другое дело, что параллельно с этим имела место девальвация рубля, но это уже совершенно другое.

Так что, на мой взгляд, кредитный рейтинг Российской Федерации, если его оценивать по экономическим показателям и эффективности финансового управления, должен быть существенно выше. Почему он находится на нынешнем уровне – это вопрос к рейтинговым агентствам. Впрочем, к ним и так уже много вопросов в последнее время, не будем усугублять. (Смеется.)

Идем дальше. Несмотря на рейтинги, российские гарантии являются востребованными в той мере, в какой являются востребованными финансовыми институтами мира риски на Российскую Федерацию. Сейчас мы видим, что такие риски вполне допустимы. После острой фазы кризиса началось обратное движение капитала, и он начинает возвращаться на развивающиеся рынки. Может быть, Россия это чувствует чуть меньше, чем Бразилия, например, или тем более Китай, но тем не менее этот процесс идет. Если мы сравним спреды по российским суверенным обязательствам, то они все-таки снижаются. Не так быстро, как хотелось бы, но снижаются. Поэтому гарантии в целом востребованы.

К тому же основными потребителями самих гарантий являются российские банки, кредитующие экспортные сделки. И тут проблема заключается не в гарантиях, а в условиях, которые наши банки готовы предоставлять по кредитам для импортеров отечественной продукции. Понятно, что чем они лучше, тем активнее идет экспорт. Поэтому радикальное решение, наверное, лежит в плоскости субсидирования государством процентной ставки по экспортным кредитам. Это, собственно, успешно делали очень многие европейские страны.

– Как выглядят эти процентные ставки сейчас?

– В каждом конкретном случае это определяется в зависимости от сроков, объемов, условий контракта. Общий уровень назвать трудно. Естественно, это Libor плюс некий процент, который во многом зависит от качества заемщика, качества обеспечения, сроков кредита и т. д.

Я, к сожалению, сейчас не могу вам привести конкретные показатели. У нас есть действующие экспортные кредиты, но по условиям кредитного соглашения размер ставки является конфиденциальной информацией. Однако то, что наши торговые партнеры, например банки Белоруссии, готовы заимствовать на предлагаемых Росэксимбанком условиях, я считаю хорошим показателем конкурентоспособности этих ставок.

– Кстати, о Белоруссии. В последнее время опять с энтузиазмом заговорили об СНГ, но уже в контексте ЕврАзЭС, Таможенного союза Москва–Минск–Астана и т. п. С очень большим энтузиазмом заговорили, хотя цифры торгового оборота между странами бывшего Союза пока очень маленькие. Вы как к этому относитесь? Тоже с энтузиазмом или видите подводные камни?

– Как мне представляется, одним из подводных камней в рамках развития вообще всей системы торговли внутри СНГ могут стать вопросы, связанные с выбором валюты расчетов.

– Почему? Ведь как раз по этому поводу еще одна порция энтузиазма: мол, рубль станет резервной валютой…

– Рубль может ею стать, тем более что у него есть все предпосылки для этого. Кроме того, для некоторых стран он фактически уже является резервной валютой. Но для того, чтобы расчеты в рублях по-настоящему начали превалировать, необходимо, чтобы Российская Федерация предоставляла экспортные кредиты в рублях. Запросы на получение таких кредитов имеются в достаточно больших количествах. Например, в 2008 году Росэксимбанк совершил пилотную сделку и предоставил экспортную кредитную линию в рублях на сумму 420 млн. рублей, которая была полностью использована на закупки российских дизельных двигателей и тепловозов. В чем же проблема? Проблема заключается в том, что до 2010 года государственные гарантии Российской Федерации предоставлялись только по обязательствам в иностранной валюте. Сейчас это несоответствие в рамках закона о федеральном бюджете на 2010 год устранено, теперь госгарантии предоставляются  в иностранной валюте и под рублевые кредиты.

– Как вы полагаете, отмена пошлин между Россией, Белоруссией и Казахстаном подстегнет кредитование экспорта?

– Думаю, да. Но вопрос не столько в пошлинах, сколько в отсутствии долгосрочного финансирования. Основная проблема, которую испытывает экспортер, заключается в том, что у импортера нет длинных денег. Банковские кредиты, гарантированные государством, как раз и решают эту проблему.

В нашей системе источник длинных денег был по существу создан, теперь на повестке – снижение процентной ставки, борьба с инфляцией, появление институциональных инвесторов и т. д. и т. п. Это уже макроэкономические задачи России, не только банковские.

– Мы видим, что Центробанк в отличие от прошлых лет перестал панически бояться снижения ставки рефинансирования и успешно пользуется этим инструментом. А вот последний пункт из перечисленных вами – появление институциональных инвесторов. Это как раз то, чего решениями властей не добьешься.

– Конечно.

– Где же их взять-то?

– Нигде. Сами постепенно появятся. А пока можно привлекать инвесторов-спринтеров. Но надо понимать, что они любят давать в долг более «дорогие» деньги. Ломать их через колено бесполезно. Именно поэтому я и говорил о субсидировании процентной ставки государством. Тогда и импортеры получат доступные ресурсы, и кредиторы будут довольны.

– А можно ли сказать, насколько сегодня процентная ставка превышает реальный уровень, который был бы привлекательным для импортеров и экспортеров?

– Вопрос интересный, но ответа на него в строгих терминах экономической науки дать невозможно. Опять-таки говорю: есть различная оценка кредитных рисков, различная оценка обеспечения. Если позволить себе допущения, то сегодня разрыв не так велик, это примерно 1,5–2%. Оговорюсь, что это касается кредитов, предоставленных на длительные сроки под госгарантии.

– Какие банки сегодня работают в этом направлении?

– ВТБ работает активно. Готовы Россельхозбанк и Газпромбанк. Это общая системная проблема российского банковского сектора: государственные банки оказались более «продвинутыми».

– Может быть, коммерческие банки просто более зациклены на доминирующих на рынке тенденциях? Сначала дружно занимались кэптивным кредитованием, потом также дружно ринулись в розницу, потом «депозитная эпидемия» всех охватила. А до системы госгарантий руки у них дойдут, когда действительно займутся диверсификацией своего бизнеса… Кстати, какие вы видите возможные направления развития банков в ближайшей перспективе?

– Мне кажется, что говорить о некой панацее от всех банковских проблем, неправильно. Такого рецепта нет, иначе не было бы периодически повторяющихся финансовых кризисов. На каждом этапе развития находятся какие-то специальные высокодоходные инструменты, которые, собственно, и являются привлекательными. Что касается перспектив развития российского банковского сектора, мне кажется, что банки, пережив кризис, по крайней мере, самым серьезным образом улучшили систему оценки рисков. И вот это представляется мне наиболее важным, потому что увлечение схемами высокодоходного кредитования идет на убыль. Уроки, извлеченные из кризиса, позволят принимать более трезвые и взвешенные решения в области банковского бизнеса.

Да, конечно, в 2010 году банки будут опять обращать максимум внимания на расширение кредитного портфеля и кредитование бизнеса. Но, уверен, сам диапазон их работы по этой части станет намного шире. Вот это и будет диверсификация.

– А будут ли в экономике спросы на кредиты?

– У промышленных предприятий, думаю, все-таки будут. Классика экономической теории: кризис – самое лучшее время для того, чтобы начинать новый бизнес, он должен подталкивать и к обновлению основных фондов, и к поиску новых ниш и новой клиентской базы. В какой мере российская экономика к этому готова – большой вопрос. Но если рассматривать эту тему опять-таки через призму эффективности мер государственной поддержки экономики, то одним из интересных направлений для банков, на мой взгляд, могло бы стать участие в частно-государственном партнерстве, например софинансирование инфраструктурных проектов.

– Вот все говорят о частно-государственном партнерстве. А где его, наконец, посмотреть-то можно?  В начале осени я летал в Сочи, так там в аэропорту до сих пор табло нет. Причем что характерно: табло нет, а о частно-государственном партнерстве говорят постоянно. Мол, «через четыре года здесь будет город-сад». А реально увидеть хоть какой-то пример такого партнерства?

– Это вопрос к нашему главному акционеру – ВЭБу. У Внешэкономбанка есть целое направление, которое занимается частно-государственным партнерством. Мне кажется, что оно развивается, и, думаю, они готовы дать аргументированный и развернутый ответ на ваш вопрос. А как частные лица мы  находимся с вами в равной ситуации: я тоже много читаю и слышу о частно-государственном партнерстве. Надеюсь, что и увижу.

В целом я оптимистично отношусь к этой идее. Думаю, синергетический эффект для всей экономики она должна дать. И, уверен, банки могли бы к этому подключиться.

– А как же российская мудрость, что с нашим государством вообще ни в какие игры нельзя играть? Этот ментальный зарок уже в прошлом?

– Вы лукавите. Это мудрость звучит немного иначе: с государством нельзя играть в азартные игры. А здесь не азартная игра, здесь совсем другое, и у нас уже есть примеры успешной реализации проектов совместно с государством. Например, развитие автомобильного кластера в Калуге. Согласитесь, оптимистичный пример! Я уже не говорю про автомобильный кластер в Петербурге.

– Насколько я знаю, для вашего банка система госгарантий по экспортному кредитованию – это одно из основных направлений деятельности...

– Это наше основное направление деятельности. Мы позиционируем себя как российский экспортно-импортный банк, который, собственно, и должен заниматься поддержкой российских экспортеров.

– А в советской системе экспортно-импортное кредитование полностью на ВЭБе лежало?

– В советской системе экспортно-импортное кредитование лежало полностью на государстве, а вот в каком конкретном обличье выступало государство в каждом конкретном случае – другой вопрос. Обслуживающим банком по такого рода операциям выступали Внешэкономбанк, Внешторгбанк и даже непосредственно Госбанк, если речь шла о межгосударственных кредитах.

– Но прежняя система не сохранилась?

– Система кредитования экспорта и импорта в том виде, в каком она существовала в Советском Союзе, просто не могла продолжать функционировать. Это была зачастую совершенно оторванная от экономической целесообразности система. Фактически имело место субсидирование решения политических задач.

– Кредиты партии? Поддержка братских режимов?

– И это тоже. То есть решались задачи, которые были связаны не столько с развитием экономики страны, сколько с развитием совершенно особых отношений со странами, представлявшими для нас интерес со многих точек зрения – экономической, геополитической, геостратегической, с точки зрения баланса сил в различных регионах мира. Так что создание Росэксимбанка как «дочки» ВЭБа – это не римейк советской системы, а попытка создать современный финансовый институт, который бы функционировал на абсолютно рыночных принципах.

– Помните, в 1990-е годы возникало много банков со словами «экспорт» и «импорт» в названии, например Импексбанк, «растворившийся» в Райффайзенбанке? Это была дань моде, подражание Западу или эти банки действительно хотели на этом специализироваться?

– На этот вопрос мне сложно ответить: не знаю, хотели ли они специализироваться на экспортно-импортных операциях или это была дань моде. Для Росэксимбанка это совершенно другая плоскость, он создавался постановлением правительства как национальный экспортно-импортный банк. И мы не конкурируем в бизнесе с коммерческими банками, которые поддерживают экспортно-импортные операции – мы их скорее дополняем. Клиенты к нам приходят только тогда, когда их «домашний» банк не в состоянии поддержать их экспортно-импортные операции по целому ряду причин. Например, риски для него представляются чрезмерными, партнер неудобный, определенные репутационные риски.

– Репутационные?!

– Конечно. Не секрет, что есть целый ряд стран, на бизнес с которыми мы смотрим несколько иначе, чем наши западные партнеры. Операции с этими странами могут на определенных этапах оказаться для коммерческого банка неудобными.

– Для вашего банка, следовательно, задача прибыли – не главная?

– Да, она не превалирует, хотя, будучи встроенными в российскую банковскую систему и соблюдая все нормативные требования ЦБ, мы, естественно, обращаем внимание на то, чтобы операции банка были прибыльными.

– А у вас акционер на 100% ВЭБ?

– Да.

– А как же идея частно-государственного партнерства? Почему на себе ее не попробовать?

– Интересная мысль. Вы, кстати, правы, и есть примеры, когда роль национальных экспортно-кредитных агентств играют частные структуры либо структуры, которые были государственными, а потом акционировались. Но мы об этом в настоящий момент не задумываемся. Внешэкономбанк как материнская компания, по нашим ощущениям, достаточно эффективно управляет Росэксимбанком, его поддержка в плане работы совета директоров банка ощутима. Наш совет директоров возглавляет Николай Косов – первый зампред Внешэкономбанка.

– Вы уже пять лет возглавляете Росэксимбанк. А как вы сами считаете, вы мыслите как чиновник или как банкир?

– Я ничего зазорного в чиновничестве не вижу.

– Я тоже. Просто это все же разный тип мышления – исходить из госзадач или из интересов бизнеса. В вас мышление государственного чиновника не вступает в противоречие с теми задачами, которые волей-неволей стоят перед банкиром?

– Сложно сказать. Банк специфический, как я уже сказал, наша главная цель – не прибыль, а развитие того направления, которое является для нас профильным.

– Так, понял… Перевожу на простой язык: при переходе с госслужбы на место банкира ломки не было?

– Нет, ломки не было. (Смеется.) Наоборот, одна польза. Небольшой банк, небольшой собственный капитал: 1,9 млрд. рублей – деньги невеликие с точки зрения государственных масштабов. И это хорошо – спуститься на землю после Министерства финансов, где ты оперируешь очень крупными суммами и привыкаешь мыслить в масштабах десятков  миллиардов долларов, и понять, что миллион рублей – это большие, серьезные деньги. Это учит бережно относиться к каждому клиенту, который приносит деньги. Это свежий взгляд.

Конечно, решение государственных задач – это дело крайне интересное, которое наполняет жизнь совершенно другим смыслом. Тут уж спорить не приходится. Это вполне понятная притягательность причастности к большому и значимому делу. Но здесь свои плюсы: работа живая, интересная и практически сразу виден результат. Причем он выражается даже не в финансовых показателях, которых достигает банк. Иногда бывает очень интересно просто сделать сложную сделку, потом сказать себе: «А у нас это получилось, до нас этого никто не сделал!». Это совершенно особое чувство, так что работа банкира мне приносит удовлетворение.

– А кроме работы чем живете?

– Если вы об увлечениях, то одно из них – это, конечно, спорт. Он необходим для того, чтобы просто поддерживать себя в форме. Играю в теннис. В последнее время начал ездить стрелять по тарелочкам – отличная разрядка. А из серьезных увлечений это прежде всего история – история военная в целом и история военно-морского флота в частности. Это старое увлечение: еще в школе нравилось читать о морских баталиях, а потом стал формировать военно-историческую библиотеку дома.

– И как вам очередная недавняя фига в сторону военно-морской истории в виде фильма «Адмирал»?

– Скажу честно, не смотрел, хотя Хабенский внешне похож на Колчака. Но фильм смотреть не стал, потому что посмотрел нарезку кадров из него в рекламе, в том числе те, что касаются псевдоморского сражения. И как-то решил, что я лучше останусь при своем представлении о том, как все происходило.

– Да уж, современный кинематограф – это вам не степановский «Порт-Артур». А семья?

– Женат, взрослая дочь.

– Дочь не по вашим стопам пошла?

– В определенной степени по моим. Она окончила Финансовую академию, потом работала в «Эрнст энд Янг», сейчас трудится в крупной западной компании, занимается налогами. С Финансовой академией, прямо скажу, мы с мамой как-то помогли ей сделать выбор, а все, что она делала дальше, – это ее собственное решение.