Сергей Швецов: Доверие – душа финансового рынка

Размоет ли маркетплейс долю крупных банков в продаже финансовых продуктов, какие изменения в регулировании ожидаются для полноценного функционирования платформы, нужны ли этические законы робототехники – эти и многие другие вопросы обсудили Сергей Швецов, первый заместитель председателя ЦБ РФ, и Эльман Мехтиев, исполнительный вице-президент АРБ.

– Сергей Анатольевич, хотел бы поговорить о том, что сейчас у всех вызывает живой интерес, а именно о том, что Банк России называет маркетплейсом. Что это, кому это надо, зачем надо и какая роль регулятора во всем этом?

– Мы, как любой другой регулятор, не можем оставаться в стороне от технологической революции, которая активно проникает в финансовый сектор. Мы видим, что платформенные решения – это уже не проекты будущего, а наше сегодня. Многие кредитные организации используют платформенные решения для замены традиционных физических каналов доступа своих клиентов к продуктам. Внутри используются платформы для принятия кредитных решений, так называемые кредитные фабрики. Поэтому замещение человека в финансовом секторе или, по крайней мере, изменение специализации человека в финансовом секторе – это уже сегодняшний день. И проект, о котором мы сейчас говорим, – одна из частей этой технологической революции, которая затронет весь российский финансовый рынок, сделав его экстерриториальным, повысит конкуренцию и доступность финансовых услуг.

Как когда-то деньги сильно повлияли на развитие торговли, позволив уйти от сложного бартера, так и предлагаемое нами технологическое решение отрывает человека от производителя финансового продукта и делает сервис, что называется, commodity, то есть позволяет торговать отдельно от финансового института, который его производит. У нас есть успешные примеры организации такого рода торговли. Это биржевые площадки, где эмитент никак не связан с инвестором, акции отдельно от эмитента обращаются, и инвестор имеет доступ к этим акциям. Если эмитенту нужно – он производит дополнительную эмиссию ценных бумаг. Маркетплейс, который мы задумываем, – это универсальное решение. В нем есть несколько новаций. Одна из них – принцип «Включи и работай», когда разделяется ответственность между компанией, которая создает платформу, и компаниями, которые создают окружение этой платформы интерфейсами взаимодействия с клиентом. Если сама по себе платформа – это большие капитальные затраты, тяжелые решения, потому что требуют надежности, быстродействия, безопасности, то интерфейсы могут создаваться и студентами, и маленькими софтверными компаниями, и индивидуальными предпринимателями. Здесь возможна большая конкуренция, потому что войти на этот рынок несложно, не нужно каких-то больших затрат, потому что все затраты на стороне платформы. Разделение между большими и легкими инвестициями с учетом того, что человек выбирает удобный интерфейс, позволит избежать ошибки для платформы, которая этим займется, если она сама будет создавать этот интерфейс. Интерфейсов будет множество, какие-то из них будут нишевыми, например будут ориентироваться на людей ближе к пенсионному возрасту, которым нужно специфическое объяснение, как работают те или иные финансовые продукты. Какие-то интерфейсы будут универсальными, то есть не нацеленными на какую-то целевую группу.

Эльман Мехтиев, АРБ и Сергей Швецов, ЦБ РФ. Фото: Михаил Бибичков / «Б.О»

Если взять обратную сторону, производители финансовых продуктов, которые сегодня, как правило, продают через свою собственную офисную сеть, имея большую сеть, иногда эксклюзивно пускают к себе других производителей финансовых продуктов. Эти финансовые продукты на равных будут попадать на маркетплейс, и уже интерфейсы, так называемые витрины, станут забирать их с маркетплейса, ставить к себе на полки и осуществлять продажи. Таким образом, человек, сидящий во Владивостоке, сможет приобрести вклад, например, калининградского банка, если будет иметь преимущество, хотя никогда в Калининграде, возможно, не был и не будет. Не будет, потому что, если вдруг с банком что-то случится, то сама платформа через две недели, в рамках той страховки, которая предоставляется государством, получит за него возмещение от АСВ и вернет деньги владельцу. Надеюсь, что с нашими банками будет все хорошо и платформа просто упростит доступ к инструментам.

Следующим шагом станет расширение ассортимента. Если сегодня платформа нацелена на депозитные операции, которые мы запустим в феврале, то следующий шаг – это расширение круга инструментов, позволяющих выполнять одну и ту же функцию, например сберегать деньги. Альтернативой вкладу является государственная ценная бумага. При отсутствии ограничений доступа к инструментам человек будет выбирать то, что для него более доходно, ценная бумага или вклад, а может быть, комбинацию этих вариантов. Когда речь пойдет не о сбережениях, а об инвестициях, на платформе появятся другие инструменты, которые при правильном управлении рисками позволят получать большую доходность.

Конечной точкой развития маркетплейса является фактическая замена человека программным продуктом, который будет компенсировать недостаток финансовой грамотности и высвободит время клиента, позволив ему не задумываться над тем, как работает финансовый рынок. Ничего особо сложного на финансовом рынке нет, и алгоритм уже сегодня вполне способен оценить риск-профиль человека, его потребности и подобрать под эти потребности нужный набор финансовых инструментов, отслеживая и быстрее, и качественнее большие слои информации. При этом мы не бросаем проект «Финансовая грамотность», но в значительной степени маркетплейс должен компенсировать недостаток финансовой грамотности наших граждан при взаимодействии с финансовым рынком. Все это делается в рамках основных направлений развития финансового рынка, где целью номер один мы определили рост качества и уровня жизни гражданин за счет использования продуктов финансового рынка. Именно удовлетворенность и рост качества жизни являются целью платформенного решения, о котором вы меня спросили.

– Хочу спросить по поводу светлого будущего, где робот компенсирует финансовую неграмотность, тем более что мы даже не обсуждаем этические или любые другие принципы регулирования искусственного интеллекта. Такой огромный проект требует изменения в регулировании или с вашим участием просто воедино собираются кусочки уже существующего рынка?

– Этот вопрос мы тоже себе задаем. Есть проектная деятельность, а есть agile. Чем отличается agile от классического проекта? Тем, что в классическом проекте я знаю, чего хочу достичь, а в agile я иду так называемыми спринтами, и не знаю, когда и чем закончится мой проект, да и закончится ли вообще. Нельзя сказать, что мы четко понимаем конечную точку. Если бы мы так сказали, мы были бы шарлатанами, хотя и могли бы написать под эту конечную точку регулирование. Как говорит Билл Гейтс, мы всегда недооцениваем десятилетний горизонт и переоцениваем двухлетний – эта парадигма не меняется. Поэтому мы будем идти последовательно, будем реагировать на то, что бизнес собирается делать, и будем менять регулирование лишь в той части, в которой уже сегодня понятно, что требуется поменять. Например, в части депозитов отдельные элементы, связанные с учетом транзакций, требуют изменений. Потому что, когда человек приходит в банк, подписывает договор, кладет деньги, ему дают бумажку, он несет эту бумажку к себе домой, и эта бумажка в случае чего (в суде, в спорах с АСВ) ему поможет восстановить свои права. Когда он дистанционно, через платформу заключает эту сделку, договор должен быть куда-то помещен. Культуры хранения электронных договоров у наших граждан нет. Поэтому, например, будет создано законодательство о специальном репозитарии договоров, которые будут заключаться на такой платформе. И, если что-то случится с контрагентом, с банком, с платформой, этот репозитарий станет источником правды относительно договорно-правовых отношений, в которые вступили физическое лицо и финансовая организация на платформе. Эта новелла появится в законодательстве как необходимое условие старта проекта. Отдельные элементы – продажи. Сегодня регулирование понимает: если производитель финансовой услуги продает свою продукцию через посредника, то посредник не несет самостоятельной ответственности перед потребителем, перед регулятором за то, как этот продукт был продан. Он несет ответственность перед производителем. Мы считаем, что в финансовом секторе электронный продавец финансовых услуг третьих лиц должен нести самостоятельную ответственность за то, как он продает продукт.

– За то, как он продает, или за сам продукт?

– За сам продукт отвечает производитель, а витрина отвечает за то, чтобы его правильно продать, правильно объяснить, как этот продукт работает, какие риски сопровождают использование этого продукта и так далее. Например, если витрина продает двухмиллионный депозит, то кроме того, что 1,4 млн рублей застрахованы АСВ, обязательно нужно объяснить, что есть риск на оставшиеся 0,6 млн рублей, что у этого банка такой-то рейтинг и что означает этот рейтинг. Чтобы человек понял, какие риски он принимает, покупая этот продукт. Если, например, витрина продает вместо вклада облигацию этого же банка, то необходимо объяснить человеку, что облигацию нельзя погасить досрочно, хотя ее можно продать. При этом данная облигация не защищена страховкой АСВ, и, если вдруг с банком что-то случится, то это третья очередь, а не первая очередь кредиторов, хотя облигацией будет владеть физическое лицо. Вот эти нюансы различных продуктов витрина обязана объяснить человеку. Кроме того, витрина, в нашем понимании, должна осознавать, какие продукты можно, а какие нельзя предлагать человеку. Если потребитель является неквалифицированным инвестором, то витрина должна предлагать ему более узкую продуктовую линейку, чем в случае с квалифицированным инвестором, например, магазины не продают алкоголь лицам моложе 18 лет. Это примерно из той же области, есть некие ограничения, установленные регулированием, и витрина должна следовать этому регулированию.

Платформа – это не просто шина, которая связывает продавцов, витрины и покупателей. Главное, что она делает, – это KYC, принцип «Знай своего клиента». Идентифицировав клиента, определив его риск-профиль, платформа сообщает, кто пришел на витрину. Витрина уже понимает, с кем она имеет дело, и должна включить определенный алгоритм, если пришел неквалифицированный инвестор. Она не должна предлагать сложные финансовые инструменты.

– При продаже алкоголя в Интернете нет предварительной идентификации. Он предлагается всем, и только в момент продажи уточняется, совершеннолетний покупатель или нет. Как витрина будет это понимать?
Вы несколько раз использовали слово «идентификация». Идентификация на платформе, по вашим словам, имеет несколько применений: идентификация при заключении договора, идентификация как KYC и идентификация, когда человек только пришел на платформу.

– Это аутентификация и идентификация. Идентификация – это выяснение, кто перед тобой.

– А если человек не зарегистрирован, он может прийти на платформу?

– Конечно. Но, чтобы совершить сделку, его зарегистрируют. Смотреть, не покупая, тоже можно, другое дело – какой смысл ходить в магазин, если ты не можешь ничего купить? Но такая возможность, безусловно, будет, и, если человек созрел для того, чтобы осуществить покупку, ему нужно пройти процедуру регистрации.

Сергей Швецов, ЦБ РФ. Фото: Михаил Бибичков / «Б.О»

– Вы несколько раз затронули тему ответственности. Витрина, поставщик продукта, платформа, репозитарий договоров. Чтобы повысить ответственность этой системы, нужно ли менять законодательство или достаточно каких-то существующих стандартов и договоренностей?

Сергей Швецов: Мы считаем, что платформа – это, по сути, маленькая саморегулируемая организация. У платформы есть клиенты – физические лица, витрины, поставщики финансовых продуктов, и для того, чтобы делать в конкурентной среде бизнес, с участниками надо договариваться. Для того чтобы защитить интересы и тех, и других категорий клиентов, баланс вполне может существовать на уровне правил платформы, и платформа этим балансом может дирижировать. Что касается создания регистратора финансовых транзакций, то, к сожалению, нам придется менять законодательство, потому что такой сущности сегодня нет. И, чтобы выписка из этого репозитария воспринималась как источник правды, это надо будет прописывать в законе.

– А надо ли прописать в законе правила, по которым витрина будет определять, квалифицированный или неквалифицированный инвестор?

– Сегодня есть стандарты НАУФОР по этому поводу. Вполне можно применять те стандарты идентификации клиента на «квал./неквал.» и риск-профиль, которые уже есть на уровне саморегулирования. Но еще раз говорю: это будет решение платформы.

– Вернемся к защите клиента. Например, он недоволен депозитом, у которого «лестница». Ему об этом рассказали, но он все равно видит в рекламе где-то за пределами витрины этого банка очень интересное предложение. Он не понимает, что берет один из элементов этой «лестницы». Куда потребителю обращаться в таком случае?

– Давайте разделим вопрос на три. Когда действительно потребитель прав и его обманули – это омбудсмен. Мы сейчас готовим стратегическое решение, чтобы, нажав одну кнопку на платформе, можно было сформировать необходимый пакет документов для передачи омбудсмену. Альтернатива – платформа сама может разобрать этот случай, и, если она увидит нарушение, то сможет предъявить претензии своему клиенту. Но если банк – клиент платформы – разрывает отношения, платформа бессильна. То есть отношения строятся на заинтересованности банка оставаться клиентом платформы, и не всегда этой заинтересованности достаточно для того, чтобы продавить обоснованные требования потребителя исправить ситуацию. Поэтому омбудсмен гарантированно защитит интересы гражданина, и разбирательство на уровне платформы в 99 случаев из 100 тоже примет решение в пользу потребителя, тем более что к омбудсмену, как вы знаете, можно обращаться только после того, как предъявил претензии к финансовой организации.

Второй случай: если человек приобрел продукт и его ожидания отличаются от содержания этого продукта, здесь вопрос скрипта, который витрина использовала для того, чтобы продать этот продукт. Предполагается, что это будет регулироваться правилами платформы.

Третий вариант: если витрина нарушила этот скрипт и действительно продажа была осуществлена не по правилам платформы, то витрине будет предложено компенсировать ущерб потребителя.

– Одна вещь меня немножко смутила. Вы заговорили про омбудсмена и про депозиты, а ведь банки обязаны присоединиться к этому с 2021 года.

– Ну, это же почти завтра...

– Но платформа должна заработать в феврале 2019 года, а омбудсмен – в 2021 году. Банкам, которые будут предлагать депозиты, придется подчиняться решению омбудсмена?

– Омбудсмен до 2021 года – история добровольная. Если платформа для себя решит, что она будет заключать соглашения только с теми банками – провайдерами депозитов, которые присоединились к омбудсмену в добровольном порядке, то это будет работать. Если платформа сочтет для себя необязательным участие банка в качестве добровольного участника схемы разрешения споров, то потребитель всегда может направить жалобу в Центральный банк. Ну и, конечно, судебное разбирательство, если ни мы, ни платформа не смогли помочь гражданину отстоять его права. Но в любом случае этот банк уже не сможет дальше работать с платформой.

Если деньги называют кровью финансового рынка, то доверие – это душа финансового рынка. Тело без души вряд ли можно назвать живым. Регистратор финансовых транзакций – это место, где действительно хранятся оригиналы договоров, но еще и отслеживается их исполнение. Потому что мы в перспективе видим приход на маркетплейс смарт-контрактов, и отслеживание надлежащего самоисполнения контрактов будет закреплено за регистратором финансовых транзакций. Будет ли это достаточным элементом доверия? Конечно, нет. Это одно из необходимых условий создания среды доверия, где человек, который никогда не был в Калининграде, проживая во Владивостоке, точно знает, что у него есть договор и что условия этого договора неизменны. Где он в своем личном кабинете видит ход исполнения этого договора, видит параметры этого договора, и его не беспокоит то, что может случиться с платформой или с банком.

– Еще один момент по поводу репозитария. Я правильно понимаю, что вы видите это не просто как элемент последующего использования в судах, в спорах с АСВ, но и как элемент построения доверия к системе в целом? Я спрашиваю потому, что на днях вечером пришла рассылка от «Harvard business review», где приводят краткие выводы прошлогоднего исследования о том, почему все-таки при росте цифровых продуктов народ в нефинансовом мире продолжает покупать больше книг, журналов и прочего. А по финансовым услугам вообще непонятно, почему так происходит. Вроде бы все есть, но остается на низком уровне. Это вопрос доверия, и исследователи приходят к выводу, что, возможно, люди не могут актуализировать чувство собственности с этими цифровыми активами.

– Это ровно про наш регистратор финансовых транзакций. То, что вы сказали, было причиной того, что в прошлом году, когда мы презентовали первый раз эту технологию, у нас было независимое третье лицо – хранитель договоров. Не мы его придумали. Идею мы взяли у рынка ценных бумаг, где есть депозитарий, который не имеет отношения ни к инвестору, ни к эмитенту. Он в пользу инвестора хранит ценные бумаги, гарантируя эмитенту, что они не будут множиться. Если эмитент выпустил 100 бумаг, ему нужно знать, что есть 100 бумаг – и никак по-другому. Клиенту, который купил ценную бумагу, нужно знать, что с его депо-счета она никуда не денется. Так как мы фактически превращаем неторгуемые финансовые инструменты в торгуемые, мы просто наложили инфраструктуру рынка ценных бумаг на нашу историю, и получился репозитарий договоров.

– Если это сработает для онлайн, можно ли ожидать ту же самую систему сохранности договора в офлайне?

– Мы пока предлагаем обязать все платформы, которые продают продукты третьих лиц, направлять договоры регистратору финансовых транзакций. Также обсуждается возможность направления в реестр регистратора договоров, которые клиент заключает напрямую с финансовой организацией – это будет происходить по желанию клиента. То есть у меня, условно говоря, есть банк, есть приложение этого банка, где я заключаю с ним различные депозитные и иные сделки. И у меня все это есть только в приложении. Но я могу переживать: если с банком «А» что-то случится, то база будет потеряна, приложение не будет работать и т.д. Как я докажу, что у меня были сделки с этим банком?

– Это все-таки речь про онлайн.

– Следующий шаг – это бумага, но тут другая мотивация. Регистратор финансовых транзакций (РФТ) – это не просто склад, это еще и позиция. Если мы переходим к тому, что человек дает управлять своими финансами роботу, то для робота чрезвычайно важна общая позиция клиента по имеющимся у него финансовым инструментам. Человек совершает сделки либо на бумажном носителе, либо в электронном виде или через платформы, а РФТ – это платформенная штука. Но для того чтобы управлять всеми финансами, нужно видеть всю позицию, поэтому РФТ может также принимать, но не в режиме «золотой записи», а в режиме позиции, информацию о других сделках, чтобы бот видел все, что есть у человека, и управлял, исходя из всей позиции, а не только на основании фрагмента, который следует из сделок на платформе.

– Если вы все-таки называете маркетплейс agile-проектом, то как вы для себя оценивате его успешность?

– Наша цель – это снижение дисперсии депозитных ставок между банками. Для денежно-кредитной политики чрезвычайно важно, что наш сигнал по изменению ключевой ставки транслируется в депозитные ставки и соответственно влияет на склонность населения к сбережению. Это важный канал управления спросом через сбережения. Это первое. Второе – количественный успех РФТ будет подтвержден в том случае, если несколько десятков миллионов граждан начнут пользоваться этой технологией. Мы анализировали интернет-торговлю. Сегодня опыт покупки в интернет-магазинах имеют более 50% наших граждан, это очень много. То есть, в принципе, люди готовы, и больше половины из 50% делают это раз в месяц. Значит, нет ментального барьера использовать дистанционные каналы взаимодействия с финансовым рынком, поэтому мы вполне можем рассчитывать, что несколько десятков миллионов граждан в течение первых лет функционирования этой технологии должны стать ее пользователями. Третье – это количество продуктов, потому что платформа как монопродуктовая вещь имеет шанс существовать только среди самых массовых продуктов, например вкладов. Но развиваться дальше она может только в том случае, если будет предлагать комплексные решения. Опять же, робот, который должен помогать человеку принимать решение, будет эффективен, если у него будет выбор из каких-то вариантов. Если выбор ограничен, то человек вполне и сам может с этим справиться.

– Какие риски вы видите? Рынок уже видит их и даже озвучивает.

Эльман Мехтиев, АРБ и Сергей Швецов, ЦБ РФ. Фото: Михаил Бибичков / «Б.О»

– Риски бывают разные. Во-первых, не надо бежать впереди технологий, обеспечивающих безопасность, работоспособность таких платформ. Поэтому кибер-гигиена, защита информации, непрерывность процессов за счет распределения информации между горячими и полугорячими дата-центрами – это обычные вещи, которые есть в сегодняшней жизни. Потому что у крупных российских банков более 90% транзакций уже совершаются на безбумажном носителе, без визита человека в банк, то есть технологии обеспечения защиты данных и непрерывности процессов уже используются. И здесь, конечно, мы должны уделять повышенное внимание безопасности этих систем. Второй момент. Конечно, подобные системы резко увеличивают конкуренцию. Канал сбыта перестает быть конкурентным преимуществом. Особенно это коснется крупных банков. Я думаю, что они будут присоединяться к системе если не последними, то явно не в первых рядах, так как за счет больших каналов продвижения своего продукта, доминирования на определенных рынках они имеют возможность назначать процентную ставку ниже, хотя продают тот же самый продукт. Депозиты, застрахованные АСВ на 1,4 млн рублей, продает каждый банк, и это один и тот же продукт вне зависимости от того, как банк называется. Но почему-то цена на этот продукт везде разная. Это означает неэффективность конкуренции, а платформа должна повысить ее эффективность.

Конечно, какие-то банки в рамках текущей бизнес-модели могут от этого определенным образом пострадать. Любой банк, в конкурентной среде получивший некий конкурентный нажим, должен отказаться от части маржи, либо придумать что-то такое, что продвигает его вперед, не за счет стоимостного, а за счет качественного параметра. Ну, и, конечно, мы думаем, чтобы не было банков-пылесосов, в самой платформе будут встроенные механизмы, ограничивающие для недобросовестного банка возможность мгновенно привлечь, задрав ставку, большую сумму денежных средств и куда-то потом раствориться. В этом смысле защитные механизмы внутри платформы обязательно должны быть. Еще внедрение новых информационных технологий несет риски, с которыми мы раньше никогда не были знакомы. Традиционно регулятор выделял два главных риска – рыночный и кредитный. Сейчас операционный риск все больше начинает звучать на уровне этих двух главных, скажем так, пруденциальных рисков. Поэтому то, как мы измеряем операционный риск, то, как мы регулируем операционный риск, и то, как наши поднадзорные управляют операционным риском, является существенным вызовом для регуляторов и поднадзорных, который мы должны в ближайшие годы осознать, пережить и к которому приспособиться.

– Я на этой неделе со многими побеседовал о маркетплейсах и экосистемах, и многие готовы к участию в проекте, но не знают, что еще придумает регулятор. Чего им ждать?

– Есть люди, которые видят будущее, я будущего не вижу. Рынки развиваются, причем не только в России, но и за рубежом. Появляются новые бизнес-решения и так далее. Мы, в Банке России, не знаем, как будут развиваться эти технологии. Но то, что рынок будет экстерриториальный, – для меня личный вызов. Пока на международном уровне нет однозначного понимания, что делать с кросс-граничными услугами. Сегодня Россия защищена от внешнего мира тем, что мы имеем другую валюту. У европейских стран это проблема – они имеют одну и ту же валюту, и кросс-граничное регулирование уже является темой обсуждения и рождает различные регуляторные решения. Мое мнение: финансовый рынок – не очень сложный, и роботизация будет проникать в него все глубже и глубже. Следовательно, нужна киберзащита, и, как вы абсолютно верно сказали, нужны этические законы робототехники. Мы можем что-то взять у Азимова. Но, наверное, там недостаточно написано, и нужно будет писать что-то другое. Мы сделали регуляторную песочницу.

Один из наших планов – создание стенда по валидации роботов, и вот это реальный вызов, потому что робот может долго работать хорошо, а потом с ним что-то случается. Мы иногда видим сбои на рынке HFT, мы видим, что называется, флеш-крэш, когда робот начинает вести себя непонятным образом и вызывает существенную турбуленцию на рынке, теряет за миллисекунды гигантское количество денег. Прежде чем благословить население на замену своего интеллекта робот-машиной, мы должны убедиться в устойчивости этих технологий. У нас, в Центральном банке, создан специальный департамент, который занимается именно самими технологиями на предмет их устойчивости, эффективности. Конечно, мы будем очень аккуратно относиться к тому, чтобы новые технологии, неапробированные, сырые, не проникали в жизнь наших граждан. Мы в данном плане скорее здоровые консерваторы, поэтому ничего не собираемся придумывать. А если предпосылки созреют – тогда оно само придумывается.

Беседа состоялась 31 июля 2018 года в Банке России