Светлана Бик: «Ключ к устойчивому развитию – понимание ограниченности и хрупкости мира»

Руководитель экспертно-аналитической платформы «Инфраструктура и финансы устойчивого развития», консультант по устойчивому развитию и ESG-трансформации компаний, автор телеграм-канала «100%_Зеленого» Светлана Бик – о перспективах ESG-трансформации в России в санкционных условиях.

«Для нас существенно любое изменение»

– У вас на сайте написано, что учредителем платформы INFRAGREEN является «Экспертное агентство «Открытые коммуникации». Могли бы вы рассказать, что из себя каждая из них представляет?

– «Экспертное агентство «Открытые коммуникации» – небольшая консалтинговая компания, история которой насчитывает больше 10 лет. Мы, наверное, одними из первых среди российских консалтеров начали заниматься повесткой устойчивого развития не просто как концепцией, а именно в критериях ESG, когда все составляющие рассматриваются вместе по определенным критериям. Под каждый полученный заказ мы набираем тот состав экспертов, который для его выполнения требуется. То есть мы очень точно настраиваемся на потребность заказчика и таким образом еще и оптимизируем свои собственные затраты.

Информационно-аналитическая платформа «Инфраструктура и финансы устойчивого развития» – это онлайн-площадка для публичного взаимодействия экспертов рынка, которую мы организовали и поддерживаем с 2020 года.

Когда стало понятно, что тема социально-экологических приоритетов отражает мою внутреннюю потребность, и что именно в этом направлении нужно двигаться компаниям, была реализована идея этой платформы как некого места, где можно аккумулировать, размещать информацию, экспертные мнения, аналитику, то есть создавать базу материалов, которую я считаю правильной и полезной. На этой платформе мы также выкладываем результаты и наших собственных аналитических исследований. Мы ведем очень щепетильную статистическую работу, собираем реестры выпусков российских облигаций в формате устойчивого развития, аккумулируем все изменения в методологиях рейтинговых агентств, которые эту тему оценивают, структурируем в таблицы, складываем все и предоставляем рынку и коллегам бесплатно. Единственное, мы делаем это по запросу, так как должны понимать, кому мы отдаем свой интеллектуальный труд. У нас, кстати, есть база тех, кто запрашивал материалы – так мы видим, кто это, какие это регионы. Это является для нас очень важной обратной связью.

Примечательно еще и то, что наше агентство первым среди российских компаний стало членом Международной ассоциации ответственного инвестирования (The Principles for Responsible Investment, PRI). Эта организация, которая находится под эгидой ООН, первая институализировала факторы ESG в контуре шести принципов ответственного инвестирования, согласно которым финансирующая организация, владельцы активов, фонды при принятии решений о вложении средств должны принимать во внимание не только доходность актива, но и степень и качество воздействия актива или проекта на окружающую среду, социальное развитие, а также качество корпоративного управления. И поэтому все дискуссии, что это какие-то благотворительные вещи – абсолютно не так. ESG-проекты – это качественные коммерческие проекты, но при этом в зоне оценки финансирующих организаций должна быть не только прибыль. Так вот в PRI есть такое направление, как поставщики услуг, и мы как поставщики консультационных, информационно-аналитических услуг от России там присутствуем.

– Хоть вы и говорите, что маленькие, но вас, как мне кажется, можно назвать таким двигателем ESG-повестки у нас в России. Как у вас сейчас выстраивается взаимодействие с зарубежными организациями? Повлияла ли геополитическая напряженность на контакты с ними?

– У нас с PRI каких-то трудностей нет, взаимодействие происходит в рамках стандартных процедур, но в связи с геополитической ситуацией у нас произошла другая потеря – мы были исключены из членов Глобальной инициативы по отчетности (The Global Reporting Initiative, GRI). Они с большим сожалением обратились к нам с письмом о приостановке нашего членства. При этом они написали, что в частном порядке мы можем продолжать любые формы обучения в их академии, но нам уже не будет никаких скидок как членам. В целом письмо не содержало каких-либо дискомфортных тезисов, все было очень выверено, аккуратно.

– Этот выход из GRI как-то отразился на вашей деятельности?

– Еще раз повторю, что мы небольшая организация, за нами не стоят никакие спонсоры, мы развиваемся за счет собственных ресурсов, и поэтому для нас существенно любое изменение. Сейчас, например, GRI обновил стандарты отчетности в области устойчивого развития, понятно, что Россия пока не очень активно туда идет, но GRI выпускает все-таки достаточно популярный стандарт, и мы думаем продолжить обучение по этим новым стандартам, но теперь уже без скидок. Для нас это все равно существенно. Хотя не могу сказать, что выход или исключение нас из этого списка прямо как-то на нашу консалтинговую деятельность повлияло. Для меня более существенным было другое исключение. Международная организация рынков капитала (ICMA), которая ведет глобальный реестр зеленых облигаций, исключила все выпуски российских эмитентов. На мой взгляд, реестр – это не привилегия, а форма фиксации произошедшего события – в данном случае, выпусков зеленых облигаций в мире. Как и зачем обратным порядком надо вычеркивать состоявшиеся события, мне непонятно.

Кстати, мы первыми, кто инициировал и в 2018 году помог осуществить выпуск зеленых облигаций в России небольшой компании из Югры. Я в то время была руководителем Экспертного совета по рынку долгосрочных инвестиций при Банке России, и на его площадке эксперты подготовили записку «Зеленые финансы: повестка дня для России», в которой проанализировали проблематику зеленых финансов и поняли, что в этом направлении можно двигаться и у нас, надо пробовать. Мне все тогда говорили, что я романтик... Но наша команда взяла и склеила все это руками. Я поговорила с директором компании и объяснила ему, что они от этого ничего не теряют, просто нам их придется «помучить» – будем вместе готовить пакет документов с регламентами, политиками, расчетами и обоснованиями. Дальше – на одной из конференций я подошла к Светлане Гришанковой, которая возглавляет RAEX-Europe во Франкфурте, и тоже предложила начать двигаться в этом направлении. Для признания зеленых облигаций необходимо независимое заключение рейтингового агентства. И мы начали пробовать. Был очень интересный эксперимент с прямой линией аналитиков и экспертов из Югры, Москвы и Франкфурта, когда все они еще были на связи с Брюсселем, Международной ассоциацией рынков капитала. Но изюминкой всего этого являлось то, что объем выпуска облигаций у мусорного оператора из Югры составлял 1,1 млрд рублей. Этот объем даже не переводили в доллары, потому что это вообще было бы статистической погрешностью по сравнению с каким-нибудь там суверенным выпуском Сингапура, поэтому в реестр ICMA мы зашли с 1,1 млрд рублей как некая экзотика. Но зато во всех дальнейших презентациях этого реестра можно было использовать российский флаг. И это вдобавок ко всему было первое размещение на Московской бирже, и я чрезвычайно горда тем, что стояла у истоков зеленого финансирования в нашей стране. Кстати, тогда в России было столько критиков этого первого выпуска, что все не так, эмитент не такой, выпуск не такой, все было не так с точки зрения российского экспертного сообщества, но потом был второй выпуск у РЖД, и уже дальше все воспринималось лояльно. В общем, мы показали, что двигаться можно, и это не так страшно.

«Работа с экологическими рисками – совершенно новая большая тема»

– Какие факторы, по вашему мнению, сдерживают развитие рынка «зеленого» финансирования в России? С какими вызовами он сегодня сталкивается? Можно ли сказать, что российские зеленые инструменты пользуются низким спросом?

– Это такая тонкая штука по поводу спроса. На самом деле ни один выпуск российских зеленых облигаций не остался невыкупленным, то есть не было такого что компания приняла решение, и ее зеленые облигации не были приобретены. Другое дело, что они не являются массовыми, но рынок имеет право начинаться с нерыночных выпусков. Размещение РЖД за рубежом было с переподпиской, на последний выпуск зеленых облигаций ВЭБ.РФ объемом 50 млрд.руб. спрос также превысил предложение. Поэтому, поскольку история рынка еще не такая большая, я бы не взялась как эксперт сразу делать вывод, что спрос на российские зеленые облигации низкий. И эти инструменты нельзя сравнивать с классическими, поскольку они внутри себя имеют некую тематическую составляющую и дополнительные обязательства. Я хочу сказать, что все международные рынки в этой теме отстраивались при поддержке государства – такова логика этого рынка, и я считаю, что она абсолютно верная.

Теперь если мы говорим про финансовую инженерию, очень важно понимать, что стоимость заимствований и спрос – это всегда вопрос рисков для финансирующих организаций. Очень важен баланс рисков. Но у нас в стране с экологическими рисками пока еще плохо умеют работать, они трудно подлежат прогнозированию, да и вообще работа с экологическими рисками – совершенно новая большая тема. Если бы не геополитический кризис, то логика рынка двигалась бы именно в сторону роста выпусков зеленых облигаций и наработки опыта управления экологическими рисками. Поэтому когда у центрального банка спрашивают, почему он не может дать льготы по этим облигациям, он говорит: «Хорошо, но сначала покажите, как вы управляете своими экологическими рисками и чем вы докажете, что ваш зеленый проект более надежный?» А мы с вами сейчас не возьмемся сказать, что зеленые проекты априори более надежные. Они нужны – да, но с надежностью напрямую это не связано. А инвестиции живут возвратностью. Поэтому я бы пока сказала, что спрос соответствует масштабу и опыту самого рынка. Более того, сегодняшний момент нельзя сравнивать с обычным течением экономики, поэтому, когда произойдет адаптация, сегмент зеленых облигаций будет дальше развиваться, может, не так быстро, но процесс пойдет. Потому что на него все равно есть спрос. Он, может, не такой большой, как нам бы с вами хотелось, но он есть, и движение в эту сторону все равно будет.

– Что мне кажется примечательным, так это то, что Банк России, наверное, чуть ли не сразу после февральских событий опубликовал колонку о своей приверженности переходу к низкоуглеродной экономике.

– Он не только колонку выпустил, но и в последнем своем докладе про новые задачи в современных условиях одним из приоритетных направлений указал финансирование устойчивого развития. Банк России дает очень однозначные сигналы, что движение в эту сторону все равно будет поддерживаться. Но я хочу сказать, что это касается и других нормативных документов, которые вне зависимости от нынешних дискуссий о судьбах ESG, все-таки продолжают приниматься. Минэкономразвития, к примеру, закончило подготовку всей нормативной документации, необходимой для функционирования рынка углеродных единиц. То есть чисто институционально не прекратилось ни одно из направлений, траектории его, может быть, стали сложнее, чем нам хочется, но движение все равно есть.

– Если более конкретно про зеленые инструменты, насколько вообще насыщен ими российский рынок? Какими инструменты сегодня могут воспользоваться инвесторы?

– Очень важно понять, про каких инвесторов мы говорим. Мы имеем в виду частных лиц?

– Да, я имею в виду розничных инвесторов. Именно эту категорию.

– Сегодня у розничного инвестора возможности купить зеленых облигаций нет. Потому что последний выпуск, который размещался, – это облигации ВЭБ.РФ, но они уже выкуплены и не находятся в открытом обращении. У Банка России сейчас очень консервативная политика в отношении инвестирования частными лицами, а поскольку еще и выпусков нет, то в данном случае я не вижу, что частный инвестор может каким-то образом подключиться к этому сектору.

«Для аналитиков кризис – самое интересное время, потому что жизнью проверяются гипотезы»

– Как выдумаете, какие практические шаги необходимо предпринять для дальнейшего развития этого сектора?

– Сейчас в первую очередь надо, чтобы вся экономика адаптировалась, чтобы компании, которые являются заемщиками, наладили новые производственные цепочки. Для них сейчас устойчивость не в выпуске облигаций, а в том, чтобы само предприятие выдавало продукт. Поэтому главная задача для компаний – восстановить все, что разорвалось, переориентировав корпоративные цепочки на других партнеров и другие рынки. Только после этого можно будет говорить о выпуске зеленых облигаций и необходимых мерах. Пока они должны удержать прямую физическую устойчивость.

И, кстати, я хочу сказать, что проект дорожной карты по поддержке этого сегмента еще до всех событий был подготовлен и даже обсуждался на площадках Минэкономразвития. О чем в принципе можно говорить? Во-первых, это субсидирование процентной ставки по зеленым облигациям. Частичный механизм уже опробован Минпромторгом, когда они субсидируют процентную ставку для предприятий, выпустивших облигации, под реализацию проектов по наилучшим доступным технологиям. По этой же модели можно двигаться и в сторону тех, кто делает зеленые проекты в соответствии с национальной таксономией. Второе – работа с нормами резервирования Центробанка. Это очень серьезная история. Есть еще включение в ломбардный список Банка России. Хотя его роль в последнее время снижалась, но при всем при том инструмент остается, и в последнем обновлении ломбардного списка зеленые облигации ВЭБ.РФ впервые туда попали. Наверное, для поддержки рынка какие-то самые надежные облигации можно было бы туда включать и дальше.

Я вижу, что сегодня, в период таких сложных перестроечных моментов, основными драйверами устойчивого финансирования у нас выступают институты развития, что, впрочем, абсолютно естественно. ВЭБ.РФ, Дом.РФ, Сбер и другие крупнейшие участники прямо сейчас удерживают рынок. ДОМ.РФ, к примеру, анонсировал, что до конца года выпустит зеленые облигации, и это даст движение в сторону зеленой ипотеки, а в дальнейшим и к зеленым ипотечным облигациям.

Мой любимый инструмент – Sustainability-Linked Bonds (SLB). Это когда ставка по заимствованию привязана к выполнению KPI. С моей точки зрения, это будущее этого сегмента в мире, потому что найден формат, когда выполнение или же невыполнение взятых на себя обязательств сказывается на ставке заимствования. И тут у тебя возникают научно обоснованные критерии, то есть предполагается привлечение научной экспертизы при подготовке целей. Мне кажется, что для частного инвестора это еще не сегмент, куда надо заходить, рынку нужно пройти какой-то исторический путь зрелости, чтобы потом можно было розничным инвесторам заходить. Но сначала это должна быть большая работа крупных институциональных игроков.

– В прошлом году зеленая тематика стала настолько популярной, что многие эксперты, аналитики, в основном это, конечно, были зарубежные, практически в один голос стали предупреждать о риске возникновения зеленых пузырей.

– Конечно, пузырь пошел. Но он пошел не оттого, что много было выпущено облигаций, а потому что было много неподтвержденных обещаний. И это опять вопрос методологии, когда надо понимать, кто, что, по каким правилам верифицирует. Да, мы видели пузырь на рынке, но я не вижу в этом ничего плохого. Когда-то мировой финансовый кризис начался с кризиса ипотеки, и разве после этого кризиса ипотеку перестали выдавать? В ответ на кризис рынок всегда перестраивается, какие-то вещи отпадают, какие-то появляются, мы со своей стороны отрефлексируем. Английская поговорка о том, что деревья не растут до небес, как раз про финансовые рынки. И если рынок не может сам себя какими-то другими мирными средствами откорректировать, случается кризис. Но кризис – естественное состояние рынка. Он дает регулятору сигнал, что надо подкрутить какую-то нишу. Для аналитиков кризис – самое интересное время, потому что жизнью проверяются гипотезы. Это как для рейтингового агентства самое ценное событие – дефолт, потому что база дефолтов – это бенчмарк для оценки того, какова вероятность дефолта по активу с учетом кризисов в отрасли.

«ESG – тема, которая перестраивает общество»

– Как вы оцениваете перспективы ESG-проектов в России в нынешних санкционных условиях? Какую траекторию их движения вы наблюдаете?

– В этом вопросе есть две плоскости. Первая – сама аббревиатура, сами эти буквы, которые у некоторых вызывают совершенно незаслуженное раздражение. Сейчас нередко можно услышать, что эта композиция факторов пришла из-за рубежа, поэтому она вообще нам не нужна. Но я, например, считаю, что ESG – глобальный язык, на котором нам все равно придется разговаривать с миром, даже если этот мир будет в другой части планеты. Там все равно говорят на языке ESG. В любом случае для международного взаимодействия ESG как сфера останется, и здесь нам этот язык терять нельзя. Что касается русскоязычного формата, я не вижу в этом ничего плохого для целей внутренних коммуникаций. Мы это переводим как социально-экологические приоритеты в управлении организацией. На одной из дискуссий в Высшей школе экономики выступало много интересных и уважаемых экспертов, которые говорили, что эту аббревиатуру невозможно перевести. Но я убеждена, что в русским языком можно передать суть абсолютно любого понятия. Это что касается кризиса на поверхности со словами. Теперь по сути.

В чем секрет такой успешности и достаточно быстрой экспансии темы ESG во всем мире, в том числе и в России? Все дело в том, что эти факторы опираются на колоссальный внутренний запрос в любой стране. Интерес к экологии во всем мире только растет, потому что пришло понимание, что планета – не безграничное пространство, а у нее есть ограниченная территория, запасы воды, воздуха. Человечество ведь изначально развивалось с восприятием того, что Земля – безграничный мир, и до какого-то времени никто не заботился, почему мы забираем ценность, а возвращаем просто откровенную гадость, еще и за собой не убираем. Можно сколько угодно критиковать ESG, но эта концепция никуда не уйдет, потому что осознание ограниченности жизненных ресурсов уже есть. Разве значимость социальных вопросов из-за того, что у нас случился разлад с Западом, куда-то делась? Разве предприятиям больше не нужно брать на себя ответственность? Ну глупость же все это. Более того, я считаю, что говорить сейчас о том, что эта повестка не нужна, значит, подставлять подножку людям и государству. Потому что если мы соберем все обязательства крупнейших российских компаний в сфере ESG, окажется, что они берут на себя часть государственных задач. Я была на презентации отчета об устойчивом развитии Норникеля, у него в социальных обязательствах стоит задача реконструкции жилого фонда Норильска. Вот скажите, реконструкция жилого фонда – это вообще чья задача? Если вы ответите, что компаниям не надо заниматься ESG, вам мэр Норильска скажет: «Вы что, ребята? Я где теперь под реконструкцию аварийного жилого фонда деньги должен искать?» Когда говорят: «Нам это не надо», я в таких случаях сразу предлагаю заполнить чек-лист, что конкретно не должны делать крупные корпорации в отношении своих сотрудников и тех, кто живет рядом. Освободите корпоратов от обязательств ESG – некоторые вам только спасибо скажут. Надо же ответственно к этому подходить.

Глобальность и фундаментальность проблем, которые накопило человечество и современная модель экономического хозяйствования, привела к тому, что современный капитализм без определенных сдержек и противовесов поглотит и сам себя, и нас, и планету. Он производит продукцию уже вне зависимости от потребителя, он этого потребителя будет ломать и загонять во все кредитные формы. Это каким-то образом надо менять и останавливать. Но не конкретную компанию, которая живет в этой парадигме, а весь бизнес-уклад: надо ограничивать норму прибыли – и все, что выше определенного уровня, должно уходить в общественные фонды.

ESG – тема, которая перестраивает общество. Я бы вообще предложила устойчивое развитие измерять количеством мусора. Простая формула: эффективность экономики тем выше, чем меньше отходов дает производство и меньше мусора производит население. Образование мусора – аккумулирующий показатель того, насколько ответственно мы живем на Планете.

– В одной из своих колонок вы пишите, что «факторы ESG перекосило в сторону несуществующего отдельно фактора C (climate)». С чем, по вашему мнению, это может быть связано? Почему остальные компоненты, в особенности социальная ответственность и корпоративное управление, остаются практически вне поле зрения?

– Я не могу сказать, что другие факторы вне поля зрения, но в сторону C перекосило конкретно. Так получилось, что в ESG вырисовался практически самостоятельный фактор Climate, и даже в целях устойчивого развития перекос в сторону изменения климата ушел просто невероятный. С чем это может быть связано? Фактически Европа стала инициатором глобального зеленого движения. У нее территория маленькая, ресурсов мало и средний уровень жизни высокий, а когда все это совпадает, хочется жить по высоким стандартам. Поэтому предприятиям, нарушающим высокие социально-экологические стандарты, по всем вопросам дается красный свет. Однако лукавство ситуации в том, что Европа во многих случаях не грязное производство сделало чистым, а она это грязное вывела в Азию, но при этом все стандарты зеленой методологии оставила у себя. А тут еще и углеродный налог подоспел. То есть сошлись политические и экономические факторы, что снижало конкурентоспособность наших компаний. Мне кажется, что доминирование климатического фактора еще и потому произошло, что всегда удобно с каким-то агрегированным показателем работать, чем с множеством факторов ESG. Но, с моей точки зрения, главный фактор – все-таки корпоративное управление, потому что именно G – архитектор и драйвер всей повестки, а E и S – ее содержание.

– Еще в 2020 году на круглом столе «Остановить экологические аварии: общественный мониторинг окружающей среды» вы предложили создать Банк данных природных катастроф, техногенных аварий и национальных ESG-индикаторов ИНФРАГРИН. Расскажите, на решение каких проблем направлена ваша идея и какова ее судьба на сегодняшний день?

– Сразу скажу, что судьба идеи печальная в том смысле, что мы не нашли союзников, которые могли бы профинансировать эту работу, поэтому проект пока заморожен, хотя концептуально и проработан. Он как раз должен был помочь аналитически решить проблему оценки рисков, в том числе зеленого финансирования. У нас сейчас большое количество ведомств так или иначе аккумулируют информацию о чрезвычайных происшествиях – то есть о всем том, что бы мы назвали кризисными стресс-факторами в экономике. При этом у нас потенциально есть рынок зеленого финансирования, для которого самое главное – учет рисков. И такая база была бы аналогична базе дефолтов по кредитным финансовым инструментам. С одной стороны, накопление этих данных в правильной структуре аналитически показывало бы, какие отрасли, в какое время фактически дают наибольшее количество кризисных явлений и какого типа кризисных явлений. С другой стороны, это был бы объективный инструмент верификации тем оценкам, которые выдаются сегодня на рынке. То есть смысл был в том, чтобы эта база фиксировала уже состоявшийся факт, не просто прогноз, когда ты выпускаешь зеленые облигации, а что случилось уже с твоим предприятием и с твоими уже инвестициями. И свести все это вместе было бы безумно интересно. У нас сегодня негде сопоставить, что фактически происходит с обязательствами, которые под зелеными финансами лежат. За рубежом аналогичные базы развиваются и будут развиваться, потому что потребность в сопоставлении обязательств, заявлений с реальностью все равно есть. Я эту идею не оставила, но пока у нее нет финансовых союзников для практической реализации.

– Есть мнение, что финансовые регуляторы не должны вмешиваться в климатическую повестку, поскольку решение подобного рода проблем – это сфера ответственности правительств. Что вы об это думаете?

– Почему они не должны вмешиваться, если от них все время требуют каких-то льгот? Странная ситуация получается... Когда от регулятора что-то просят, он обязательно должен вмешиваться, а когда регулятор просит, это сразу же перестает всем нравиться. Я думаю, что это вопрос меры и инструментария. Климатический риск с точки зрения адаптации экономики – вполне себе экономическая проблема. Мне кажется, что на уровне определенных рамок регулятор этим, безусловно, должен заниматься, устанавливая стандарты, подходы к отчетности. В принципе все это наш регулятор сейчас и делает. Я не вижу, что он преизбыточно берет на себя какие-то функции Правительства, а смежность да, все равно какая-то происходит. Если финансовый инструмент возникает, это уже пограничная история, и ЦБ в любом случае будет заниматься этой проблемой.

«Сила любого движения зависит от того, сколько у тебя поддержки»

– В своих выступлениях вы говорите о том, что задача экспертного сообщества заключается в том, чтобы развернуть ESG-повестку в нужное для людей русло и распространить ее по всем субъектам федерации, чтобы на смену «ESG на экспорт» пришло «ESG на районе». С вашей точки зрения, каким образом можно приблизиться к решению этой задачи? Что для этого надо?

– Надо туда просто идти, но не только с просвещением, а с конкретным инструментарием. В этом смысле мне очень нравится, что сегодня делает Сбер. Он заключает соглашения с регионами, подключает свою экспертизу, помогает разработать стратегии, концепцию устойчивого развития, проводит обучающие мероприятия, после которых остаются носители компетенций, знаний. Если у вас заемщики заходят в ESG, они же на своих территориях становятся носителями таких подходов. И вот эта корпоративная история неизбежно перейдет на уровень регионов. Важно понимать, что это правильный ход, и надо этому всячески помогать, потому что сила любого движения зависит от того, сколько у тебя союзников. В ближайшее время, с моей точки зрения, регионы будут драйверами этой повестки.

– Есть ли сегодня успехи в области устойчивого развития на региональном уровне?

– На старте этого процесса я бы пока про успех не говорила, но если все-таки оценивать этим слово, то успех уже в том, что это ESG-повестка продолжает развиваться в регионах. Посмотрите на Вологду, какое они взяли направление, в каком русле осмысливают эту повестку. Чувашия буквально недавно заявила, что планирует выпустить зеленые облигации для развития общественного транспорта. В Нижнем Новгороде заместитель губернатора тоже не так давно презентовал подходы к ESG-трансформации региона. Мы видим, что России растет число специалистов, которые могут тиражировать и воспринимать лучшие практики. Поэтому про регионы я бы пока сказала, что главное, что этот процесс идет.

– С какими трудностями сталкиваются регионы при реализации проектов в сфере устойчивого развития? Какие здесь есть сдерживающие факторы? Каких стимулов и инструментов поддержки им не хватает?

– В данный период принятие любых документов на уровне регионов по контролю в экологической сфере будет отчасти вступать в некое противоречие с теми послаблениями, которые вводятся на федеральном уровне. И здесь нет правых и виноватых. Предприятиям надо выжить. С другой стороны, мы тоже должны понимать, что любое послабление по загрязняющим выбросам неизбежно ведет к тому, что увеличивается число заболеваний, а это ложится на региональный бюджет, потому что люди идут в поликлиники и попадают в больницы. Тут выигрыш получается очень условный. Да, бизнес пролоббировал некоторое облегчение экологических требований, но именно это увеличит нагрузку на региональные бюджеты. Поэтому нужно искать баланс, каким образом можно развиваться без перекосов. Я думаю, что сдерживающий фактор – особенность нынешней ситуации, когда в этих тотальных санкциях всем просто надо выжить, нащупать новые рынки сбыта, точки роста, чтобы людям просто было, где работать. В общем, непростая задача. Плюс у нас экологическая часть региональных бюджетов традиционно очень низкая, поэтому экологическую нагрузку должны на себе нести в первую очередь компании.

«Без независимых внешних оценок экономика не имеет системы координат для развития»

– Какие изменения привносит в повседневную жизнь людей ESG-повестка? Как она должна сказываться на качестве их жизни?

– На самом деле ESG – это прямое влияние на улучшение качества жизни людей. Это и сокращение негативного воздействия на окружающую среду, и прозрачная отчетность как самих компаний, так и регионов, раз они взяли на себя обязательства в рамках ESG. Вообще прозрачность – один из ключевых факторов при переходе на концепцию ESG, поскольку она предусматривает еще и участие заинтересованных сторон, их информирование. Я считаю, что ESG по своей логике приносит конкретные плюсы в развитие региона: сбалансированность, прозрачность, учет мнений граждан и других заинтересованных сторон. В концепцию ESG всегда закладывается отчет о прогрессах достижения – ты объявляешь определенные индикаторы, по которым должен отчитываться, показываешь свой прогресс в достижении показателей или объясняешь, почему ты их не достиг. И эта отчетность должна быть верифицирована независимой стороной и публично выложена. Это целая система, в которой ты уже не можешь в двустороннем порядке принимать решения.

– Вы также являетесь председателем экспертного совета по устойчивому развитию ППК «Российский экологический оператор». Могли бы вы рассказать о ключевых направлениях его деятельности на ближайшую перспективу?

– Ключевое направление, которым мы сейчас занимаемся и планируем по нему провести расширенное заседание экспертного совета в рамках Российского экологического форума (РЭФ), посвящено теме выбросов парниковых газов компаниями в сфере обращения с отходами и вторичными материальными ресурсами. Почему именно этот вопрос выносится на обсуждение? В соответствии с Федеральным законом об ограничении выбросов парниковых газов вводятся две категории регулируемых организаций: организации, у которых 150 тыс. тонн выбросов в год, и организации, у которых 50 тыс. тонн в год. У этих двух типов организаций возникает обязанность отчетности в разное время. Поэтому сейчас всем участникам рынка обращения с отходами нужно разобраться, в какую группу компании заходят, а это значит, что им надо посчитать выбросы парниковых газов. Но хочу сказать, что посчитать это методологически не так просто, особенно если учесть, что у нас, как всегда, много вопросов и несостыковок.

– Произошли ли изменения в глобальной ESG-повестке за последние полгода? Какие?

– Да, и очень существенные. Мы видим, как по всему миру распечатываются угольные генерации, а это, безусловно, не входило ни в какие ESG-повестки. Очень большие дискуссии идут в США. Там ESG стала почти что самой популярной темой в борьбе между республиканцами и демократами. Республиканцы объявили ESG чуть ли не врагом Америки, и в заголовках новостей у них ESG называется прямо фашизмом. Но, как мы знаем, республиканцы и до геополитического кризиса не были лояльны к теме устойчивого развития. При этом идет абсолютное укрепление и растущие тренды в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Азия с точки зрения ESG-трендов – регион роста.

– Три наиболее значимых тренда в ESG, которые ждут нас в ближайшем будущем?

– Один из трендов, мы его уже обговорили, – это тренд на масштабирование в регионы, может, даже на уровне муниципалитетов. Это если касаться самой России. Я думаю, что произойдет перебалансировка акцентов климатической повестки от борьбы с климатом к адаптации. И это большая сфера, где будут требоваться инвестиции, потому что придется переосмысливать базовые основы привычной жизнедеятельности, в том числе, как строить, где строить, из чего строить. Адаптация к климатическим изменениям будет самостоятельным направлением экономики. И третье направление, которое я бы выделила в качестве тренда, – появление российских стандартов взамен ушедшим стандартам и сертификационным международным системам. Рамки все равно нужны, без оценок внешними сторонами экономика не сможет развиваться.

– Ключ к устойчивому развитию?

– Понимание ограниченности и хрупкости мира. И ответственности за него.