Яков Миркин: «Экономический рост России – это не столько техническая задача, сколько проблема того, что у нас в головах»

Что мешает развитию экономики России? Есть ли «рецепт» экономического прорыва? «Экономика России недооценена» – это устойчивый миф или реальность? «Слезть с сырьевой иглы» – это устойчивое заклинание или возможность? Сколько денег у населения России и что с ними может быть. Что будет с курсом рубля. По каким сценариям может пойти российская экономика. Место российской экономики в мире. Возможен ли в России «китайский вариант». Жизнь в изоляции – каковы риски. Инвестиции, малый бизнес, национальные проекты, место корпораций. Всегда ли возможно «экономическое чудо» и возможно ли оно для России. Какую цель ставил автор германского «экономического чуда» Людвиг Эрхард. Какие 4 сценария возможны для экономики России в ближайшем будущем. В гостях у главного редактора Finversia Яна Арта – экономист и писатель Яков Миркин, заведующий отделом ИМЭМО Российской академии наук, профессор Финансового университета при Правительстве РФ.

– Известно, что российская экономика занимает 6-е место в мире по объему ВВП, если исходить из паритета покупательной способности, и 11-е – по номинальному объему ВВП. Давайте начнем с того, в чем разница между этими оценками.

– При сравнении по паритету покупательной способности учитывают разницу в ценах между экономиками. Это несколько искусственный показатель, но он очень выгоден для властей развивающихся стран, таких, как Россия, потому что в этом случае они оцениваются более высоко, а развитые страны, такие как США, Великобритания, Чехия – оцениваются более низко. Поэтому возникает возможность ощутить себя чуть выше, чуть важнее.

– Соответственно, ВВП по номиналу, это когда соизмерили цены по сопоставимому кругу того, что произвела страна…

– Да, правильно.

– Такая разница между номинальным ВВП и ВВП по паритету покупательной способности свойственна только России?

– Это нормально для развивающейся экономики – более низкий уровень цен, чем в развитых странах. Но для оценки экономики важнее не столько показатель объема валового внутреннего продукта, сколько показатель объема ВВП на душу населения. По этому показателю (по номиналу) Россия по прогнозу на 2021 год на 78-м месте, по паритету покупательной способности – на 77-м (МВФ).

– Россия занимает всего лишь 49-е место в мире по Индексу человеческого развития. Что показывает огромная разница между этим показателем и одиннадцатым местом в мире по объему ВВП?

– Если убрать абсолютные показатели, и взять показатели качества жизни, уровня благосостояния, или, например, уровень развития финансовой системы, то Россия оказывается в группе развивающихся экономик с высоким и средним уровнем дохода. Это 50-70-ые места в мировом рейтинге. По продолжительности жизни Россия занимает 109-е место в мире.

Так что если оценивать зрелость экономики, то Россия – типичная развивающаяся экономика, очень похожая на латиноамериканскую модель.

– Для латиноамериканской модели характерен огромный разрыв между бедными и богатыми, который принято измерять разницей в доходах между 10% самой богатой и самой бедной частей населения. И, помнится, есть мнение социологов, что десятикратная разница создает критическое напряжение в государстве…

– Я изучал причины кризисов в ряде стран, когда люди выходят на улицы, и видно, что это происходит при резком, шоковом снижении объема ВВП на душу населения – в 2-3 раза. Так было в Индонезии в 1998 году, в Аргентине в начале нулевых. В России такого не было, ВВП на душу населения по номиналу снизился примерно с $16 тыс. в 2013 году до $10-11 тыс. сейчас.

Еще к народным волнениям располагает высокая доля молодого населения. Например, в Палестине доля населения в возрасте до 29 лет превышает две трети. Россия – стареющая страна, средний возраст населения около 40 лет, доля активной молодежи, которой пока нечего терять, невелика.

– Вы традиционно считаете продолжительность жизни главным индикатором экономики. Но мне кажется, что люди не очень понимают, почему это главное мерило.

– Потому что в этом собирается всё: как мы живем, что едим, чем дышим, какие стрессы испытываем, как лечимся. Ожидаемая продолжительность жизни отражает качество нашей жизни, уровень благосостояния населения.

Например, в Испании в начале шестидесятых годов, при Франко, продолжительность жизни была ниже, чем в Советском Союзе. Дальше произошел рывок, с середины семидесятых годов Испания начала быстро продвигаться к экономически развитым странам. Сейчас Испания занимает 5-е место в мире по продолжительности жизни, которая у них составляет более 83 лет. Вот наглядный пример страны, похожей на Россию – бывшая империя, тоже пережившая тяжелые социальные потрясения.

– И каков рецепт для перехода от развивающейся к развитой экономике?

– После Второй мировой войны около двух десятков стран совершили экономическое чудо и достигли уровня развитых стран. И этот процесс продолжается: азиатские страны с низкой продолжительностью жизни совершают экономическое чудо. Из недавних примеров могу назвать Малайзию. Бедная британская оловянно-каучуковая колония, перегнала Россию и по продолжительности жизни, по объему ВВП на душу населения как по номиналу, так и по паритетной покупательной способности – ключевым показателям благосостояния.

– А всегда продолжительность жизни коррелирует с уровнем благосостояния?

– Да, всегда.

– Никакие другие факторы не играют роли, например, климатические, географические, психологические? Широко распространено мнение, что в России холода, вечная мерзлота на большой части территории затрудняют развитие экономики, нужны большие вложения в строительство, отопление…

– В Скандинавии, Исландии климатические условии по суровости сравнимы с российскими, но там продолжительность жизни одна из самых высоких в мире, больше 80 лет, уровень благосостояния высочайший. Норвегия – 10-е место в мире, 82,6 лет. Швеция – 13-е место в мире, 82,4 года. Исландия – 14-е место в мире, 82,3 года. Финляндия – 22-е место в мире, 81,6 года.

На самом деле Россия – это благоприятнейшая страна, у нас замечательные климатические условия, 89 миллионов гектаров пригодных для ведения сельского хозяйства земель, которые находятся в государственной собственности, в запасах, огромные территории, которые сейчас подверглись человеческому опустыниванию. По данным Росреестра за 2017 год, 125 млн гектаров – это так называемые «другие земли», которые ничем не заняты – не пустыни, не воды, ни леса, не земли промышленного назначения, это земли, пригодные для проживания.

Берем Северо-Запад, Центральную Россию, Поволжье, Дальний Восток – везде пустуют огромные земли, где можно жить, а вместо этого людей сгоняют в мегаполисы с резким ухудшением условий проживания. Дома, которые сейчас строят, это такая реинкарнация «хрущевок», с квартирами до 17-18 метров, это норы, потом придется все это разрушать, перестраивать.

Кроме того, это же контролируемые люди, отрицательная демография, потому что в человейниках рожать, заводить 3-4 детей – совершенно невозможно, это жилье не для среднего класса, будущее «гетто» с социальными и этническими конфликтами (пример – Франция).

– С детства нам рассказывали, что наша страна так сильно пострадала от моногольского нашествия, от Второй мировой войны, что это сказывается до сих пор, как с этим доводом?

– После окончания Второй мировой войны страна действительно была очень сильно разрушена, но прошло уже 75 лет. Кстати, если вспомнить, какими темпами Советский Союз восстановил экономику, то за последние 30 лет после распада СССР вполне можно было совершить новое экономическое чудо.

А взять период НЭПа – темпы роста в двадцатые годы (промышленность – 30-40% ежегодно) превышали темпы роста периода сталинской модернизации в тридцатые годы. И к концу двадцатых годов XX века, несмотря на тотальную разруху после революции и гражданской войны, по экономическим показателям страна превзошла уровень последнего предвоенного 1913 года.

– Чудовищное уменьшение населения России в прошлом году, более чем на полмиллиона – при нашей численности населения это очень серьезно – по моему, это рекорд последних 15 лет…

– Около 300 тыс. – это избыточная смертность по отношению к 2019 году, это пандемия. Но Росстат и до пандемии прогнозировал возможности роста ежегодной естественной убыли населения до 600 – 700 тысяч человек...

– Насколько это явление распространено в других странах? Знаю, что эта же проблема обсуждается в Китае, и что в целом проблема фертильности в мире, возникшая в Европе, распространяется все шире.

– Демографы отмечают, что с возрастанием продолжительности и качества жизни возрастает «цена» каждого ребенка и «снижается» потребность в детях, распадается семья из трех поколений, где каждое поколение нуждалось друг в друге. В этих рассуждениях есть правда, в царской России при низкой продолжительности жизни была очень высокая рождаемость, причем от крестьянской семьи до императорской.

Тем не менее, есть примеры развитых стран с ростом рождаемости. Например, во Франции рождаемость выше, чем в России. Чехия кипит детьми. Для этого надо прилагать все усилия, чтобы снизить «цену ребенка» для молодой семьи.

– Существует теория, что численность населения Земли может не превысить 8 млрд человек – начнет уменьшаться. В то же время подсчитали, что совокупный вес человечества вчетверо превышает совокупный вес всех животных на Земле, что можно расценивать как вызов или угрозу. Не ведет ли ваш подход к еще большей катастрофе?

– Не знаю. Человечество ведет себя как неразумный ребенок, допуская избыточное развитие искусственного интеллекта, замещая людей роботами, провоцируя катастрофические изменения климата, создавая ядерные арсеналы, способные уничтожить население и планету.

Остается надеяться на исторический опыт, который говорит нам, что человеческие сообщества не один раз сталкивались с подобными вызовами выживания и смогли найти ответ, чтобы оставаться растущей популяцией. Эти вызовы стояли перед человечеством с конца XVIII века и всегда находились способы отвечать на вызовы перенаселения – ростом производительности труда, зелеными революциями, инновациями.

Важнейший вызов – как, с одной стороны, не допустить катастрофического изменения климата, превращения экономик наших стран в «экономики катастроф» – по статистике с начала восьмидесятых годов во многих странах, в том числе и в России, нарастает число бедствий, имеющих системный характер, это хорошо известно в страховых компаниях. А с другой стороны, как с минимальными энергетическими и прочими затратами накормить население.

– Мне кажется, что крайне негативное влияние на экономику России и качество жизни населения оказывает стягивание населения в Москву. Столица вытягивает из страны энергию, устремления, каждый десятый россиянин фактически москвич. Насколько это опасно, на ваш взгляд?

– Давайте сразу оговоримся, что еще есть Петербург, города-миллионники, сырьевые города, такие точки притяжения как Калининград, курортные центры. Если вынести их за скобки, взять население России в начале девяностых годов и сегодняшнее (без учета структурных изменений 2014 года), то на территории страны население сократилось на 6 млн человек.

Да, это иррациональная идея – стянуть в 10-12 городских агломераций с периметром в 150-200 километров население страны, которая занимает одну восьмую часть мировой суши. Конечно, это фактор риска.

– Вы отмечали, что 95% ликвидности коммерческих банков сконцентрировано в московском регионе и здесь же располагается 60% штаб-квартир частных и 90% государственных крупнейших компаний страны. Этот процесс меняется каким-то образом?

– Это стягивание ликвидности, активов, прибыли в столицу продолжается. Причем банков с конца 2013 года в стране стало примерно вполовину меньше, еще сильнее уменьшилось число других финансовых организаций – брокеров, дилеров, страховых компаний, пенсионных фондов, здесь произошла сверхконцентрация.

Правда, надо сделать оговорку, что крупные банки создали централизованную систему управления ликвидностью: деньги поднять наверх и потом распределить. Поэтому концентрация банковской ликвидности в Москве на 94-95% отчасти отражает создание таких централизованных казначейств, а не только денежное опустынивание регионов. Но в целом процесс централизации – что в бюджете, что в банковском секторе, что в активах – примерно одинаков: сначала поднять наверх, вытащить из регионов, потом – распределить. Это не очень эффективная система управления экономикой.

Помнится, я изучал процесс долларизации в России и выяснил, что порядка 40% покупки – продажи иностранной валюты в России приходится на долю Москвы. Все эти процессы плюс вывоз капитала – по статистике Центрального банка за четверть века вывезли из страны около $800 млрд. И это только частного капитала, потому что государство тоже вывозит капитал, вкладывая свои международные резервы в иностранную валюту. Плюс вывоз человеческого капитала, исчисляемый миллионами людей, это кровотечение общества, это неправильно. Правильно было бы развернуть эти тенденции в обратную сторону.

– Получается, что сбережения россиян сейчас составляют примерно $450 млрд, почти в два раза меньше, чем вывезли из страны, и в резервах сейчас примерно $600 млрд, в полтора с лишним раза меньше, чем вывезли.

– Только часть золотовалютных резервов, 20 – 24%, – это золотой запас, что нельзя назвать вывозом капитала, это, скорее, омертвленные активы, но это наш страховой резерв на случай кризиса.

– А что означает для экономики эта сумма сбережений россиян, по данным ЦБ на май 2021 года в рублях составляющих чуть больше 32 трлн: это хорошо или плохо? Это много или мало, эти деньги работают или нет?

– Надо прибавить еще один актив, начавшие недавно распространяться брокерские счета, на них сейчас активы примерно на 6 трлн рублей. Получается уже больше 530 млрд долл.

Эти деньги работают, поскольку банковские депозиты физлиц служат источником средств для кредитования хозяйства. Проблема в неравномерном распределении этих денег.

Начнем со структуры сбережений по данным на 2018 год. На долю банковских депозитов свыше 1,4 млн рублей – это предел для возврата в случае банкротства банка в рамках системы страхования вкладов – всего 4% от общего количества депозитов, но на них приходится 43% от общей суммы сбережений.

Можно посчитать по-другому: 1,4% составляет доля банковских депозитов, которые аккумулируют 63% сбережений физлиц с остатком на счете от 700 тыс. и выше.

Получается, что более 60% сбережений населения в России приходится на долю группы в 1,5-2 млн человек. По данным опросов 60-65% населения вообще не имеет возможности делать сбережения. Счета основной массы населения страны, около 90% от их общего количества в России, составляют всего 9% от общей суммы банковских депозитов.

Показательны данные по брокерским счетам: 76% активов приходится на долю 1% держателей, а 91% активов – на долю 4% держателей. Это группа всего лишь в несколько сот тысяч богатых инвесторов, а нам рассказывают, что инвестирует почти 10% населения страны. А 60% брокерских счетов, открытых физлицами, вообще пустые, 18% – с остатками до 10 тыс. руб. (с такими деньгами на фондовом рынке, хочется сказать, нечего делать).

– Могут сказать, что всегда были богатые и бедные, равенства нет нигде и никогда не было…

– Согласен, все общества устроены в виде пирамиды власти, денег, человеческой энергетики. Но в России концентрация богатства избыточна, она на уровне стран Латинской Америки. Это не Лондон, не Нью-Йорк, не Париж, не страны Восточной Европы, где эта пирамида не столь выражена. Кроме того, очень важно, чтобы в таких пирамидах работали социальные лифты.

– Но раз, как вы говорите, есть универсальные рецепты развития экономики, почему до сих пор в Латинской Америке ни одна страна не достигла уровня развитой экономики? Ну разве что на горизонте маячат Уругвай и Коста-Рика.

– Можно вспомнить бразильское экономическое чудо в начале семидесятых годов, кстати – в период военной диктатуры. Аргентина очень хорошо развивалась в девяностые годы на притоке иностранных инвестиций. У Чили, Коста-Рики и Уругвая ВВП на душу населения по номиналу выше, чем в России.

Чтобы понять, почему в Латинской Америке не получается достигнуть уровня развитой экономики, надо обратить внимание на модели коллективного поведения, идеологию, присущие обществу в этих странах.

Существуют международные проекты, которые оценивают и сравнивают модели коллективного поведения разных стран, их культурные ценности. Российская модель коллективного поведения схожа с такой моделью в странах Латинской Америки. Это – патернализм, высокий уровень недоверия и личного хаоса, беспорядка, часто эгоизма. У нас 80-85% населения, по всем опросам, «влюблены» в государство, хотят больше порядка, больше роли государства в обществе, его собственности, но при этом население, на самом деле, не слишком доверяет государству и не особо рассчитывает на его защиту. Это модель поведения населения, где поколение за поколением теряли собственность. И это модель, при которой человек рассматривается государством как «вечный нарушитель», поднадзорный, тот, кто нуждается в том, чтобы втиснуть его в надлежащие рамки. И все это лежит в основе экономической, социальной, институциональной структур общества. Но общество, чтобы развиваться, должно найти оптимум между свободой и управляемостью. Если пережать с точки зрения централизации, это будет дорога в тупик. Крах командно-административной системы управления советской экономикой это наглядно продемонстрировал. И наоборот – к чему приводит «свобода ради свободы», к какому высвобождению черной энергии мы хорошо увидели в 1990-х.

Создание экономического чуда – это чисто инженерная задача. Она решается легко и свободно макроэкономическим инженером, если он на деле, а не на словах ставит себе главной целью повысить продолжительность и качество жизни в стране.

Вот как это сформулировал Людвиг Эрхард, совершивший с Конрадом Аденауэром германское экономическое чудо после Второй мировой войны, в своей книге «Благосостояние для всех»: …необходимо заставить народное хозяйство выявить столько энергии и показать столько достижений в производительности, чтобы люди могли жить без нужды и забот, чтобы они получили возможность приобретать имущество и становиться благодаря этому независимыми, чтобы они имели возможность в большей степени раскрыть свое человеческое достоинство. Именно тогда они не будут зависеть от милости других, а также и от милости государства».

– Людвиг Эрхард 17 лет занимал руководящие посты в правительстве ФРГ, у Ли Кван Ю ушло лет двадцать на создание экономического чуда в Сингапуре… Можно ли говорить о «типовых» сроках достижения экономического прорыва?

– Можно. Это как раз вот эти самые 15-20 лет. Пример – Южная Корея, там на радикальное изменений условий жизни к лучшему ушло примерно 15 лет, если считать с начала 1960-х годов.

– А можно тогда утверждать, что если за 20 лет радикальных изменений не произошло, то уже ничего не сдвинется, эта управленческая политика уже точно не ведет к прорыву, нужна другая модель?

– Наверное. Российская модель экономики стагнационна, она не ведет к прорыву, она может показывать высокие темы роста в момент резкого подъема цен на сырье, как это было в нулевые годы, когда на нас пролился валютный дождь.

– Подведем итог: что мешает развитию экономики России? Низкая норма инвестиций, бегство капитала, концентрация населения в мегаполисах и опустынивание регионов, существующая экономическая политика…

– Мешают стагнационная модель экономики, перенагруженная вертикаль власти, нарастающее огосударствление, подминающее конкурентную среду, избыточное административное давление, высокая инфляция, избыточное налоговое бремя. Мешает мелкая финансовая система, за тридцать последних лет мы не смогли обеспечить дешевые кредиты экономике, у нас очень низкая монетизация (65-е место в мире), по насыщенности кредитами частному сектору Россия на 62-м месте в мире.

Доля российской экономики в мировом ВВП составляет около 1,8%. При этом доля финансового сектора России в глобальных финансовых активах никогда не превышала 0,5-0,6%. Российская финансовая система с точки зрения ее инвестиционного потенциала, способности покрывать кредитами потребности и населения и бизнеса, в 2-3 меньше, чем должна быть.

Если сравнить насыщенность кредитами физическим лицам в России, в развивающихся странах и развитых странах, то мы увидим, что в развитых странах этот показатель гораздо выше. По мере движения российской экономики к более высокому уровню развития будет заметно, что объемы кредитования населения явно недостаточны и кредиты слишком дорогие.

– 146 млн населения – это достаточно большой рынок, чтобы стимулировать экономику за счет внутреннего спроса?

– Как только вы начинаете стимулировать экономику, использовать все рычаги для роста, одновременно начинает расти доходная база населения. Одно вытягивает другое. Кроме того, российский потребительский рынок по-прежнему в очень большой степени занят импортом, так что база для роста есть. Это Клондайк, если этим ресурсом правильно распорядиться.

У нас есть все инструменты для того, чтобы на основе расширения внутреннего спроса вернуть страну к темпам роста в 5-7%, основываясь на «своем» финансовом рычаге и потоках технологий и оборудования из ЕС, Китая, Южной Кореи, Японии. Эти потоки по-прежнему существуют. И когда страна разгоняется до таких темпов роста, выстраивается очередь из инвесторов, конфликты и санкции против нее постепенно замораживаются.

– Что нас ждет в будущем?

– Я вижу четыре сценария, не считая разрушительных – про них я говорить не хочу.

Сценарий первый – «Осажденная крепость», у него высокая вероятность, раньше я давал ему 10-15%, сейчас она выросла, на мой взгляд, до 20-25%. Это дальнейшее огосударствление, рост доли государства в экономике – прямой и косвенной – до 80-85%, в финансовом секторе это ограничение счета капитала, сжатие финансовых рынков, возможны фиксированные или множественные валютные курсы, более директивная система распределения кредитов. Это попытка рывка по примеру административной модернизации1930-х через государственные инфраструктурные проекты. В рамках этого сценария государство может временно, рывком нарастить долю инвестиций в ВВП до 27-30%. Потом она упадет. Проблема в том, что это тупиковая модель, построенная на управленческих вертикалях, экономика выстраивается не инновационная и в ней будут нарастать технологические разрывы с развитыми странами и дефициты на рынках для населения. Это стагнационная, минусовая модель, в которую заложены очень большие внутренние конфликты, в том числе социальные.

Второй сценарий – «Замороженная экономика», я даю ему вероятность от 50 до 60%. Это тоже стагнационная модель, то, что мы имеем сегодня. В ней заложена высокая волатильность, поскольку она крайне зависит от внешних переменных: мировых цен на сырье, курса доллара к евро, кэрри-трейдинга, спекулятивных потоков «горячих денег». Это тоже не инновационный путь развития, с отрицательной демографией и внутренними конфликтами. Увидим кризисы 1-2 раза в 10– 15 лет.

Третий сценарий – «испанский», «первого испанского экономического чуда» конца 1950-х – начала 1960-х годов, ее вероятность я оцениваю сейчас в 10-15%. Это – разновидность второго сценария, когда «замороженную экономику», всю ту же модель пытаются расшевелить через бюджет и крупные инфраструктурные проекты. Это – попытка создать полу-административное «государство развития. Этот сценарий просматривался в 2020 году, когда мы получили, по видимым признакам, правительство технократов.

Четвертый сценарий – «Экономическая либерализация», раньше я давал ему вероятность от 10 до 15%, сейчас от 0% до 3%. Когда говоришь «либерализация», все начинают вздрагивать, вспоминая девяностые годы, но речь совершенно о другом – о подчинении всех экономических и административных инструментов государства экономическому росту, благоприятным условиям для среднего класса и бизнеса.

Это снижение процента, в т.ч. ставки центрального банка, повышение доступности кредита, рост насыщенности кредитами, более глубокая монетизация, снижение общего налогового бремени, сильные и простые налоговые стимулы за рост и модернизацию, валютный курс, который стимулирует рост экономики, направление части резервов, сегодня избыточных, на цели инвестиций, резкое, жесточайшее снижение административного бремени, реальный антимонопольный контроль, создание конкурентной рыночной среды, приватизация в пользу среднего класса, . И обязательно нужна государственная программа по строительству малоэтажного жилья – «одно– – двухэтажной России» с бесплатной или дешевой раздачей государственных земель под строительство.

Это максимум разумных преференций для защиты внутреннего рынка, как таможенных, так и нетаможенных торговых барьеров, чтобы стало выгодно не экспортировать товары в Россию, а переносить сюда их производство. И максимум льгот и стимулов для прямых иностранных инвестиций, приносящих в Россию технологии и рабочие места, прежде всего в несырьевых отраслях.

В этой модели необходимо возвращение к истинному бюджетному федерализму, когда гораздо больше доходов остается в регионах, чтобы у них возникла экономическая база для развития.

Только лечение должно быть системным, осторожным, постепенные, чтобы не вызвать обвал в инфляцию, все эти меры должны применяться сразу. И еще – каждый, кто действует в экономике, каждый, кто приходит в бизнес с идеями и готов принять на себя ответственность за риски, должен чувствовать, что он не прорастает сквозь асфальт, а немедленно будет поддержан всеми инструментами «государства развития».

Сверхбыстрый или просто быстрый экономический рост России – это не столько техническая задача, сколько проблема того, что у нас в головах, прежде всего, это проблема модели экономики, той идеологии, с которой мы живем. С одной стороны, это проблема идеологии элиты, той узкой группы людей, которая принимает макроэкономические решения, и, с другой стороны, проблема идеологии народа, того, как устроено его «модель коллективного поведения», строит ли народ «новую жизнь с новым качеством», или же все устроено по принципу времянок и «на мой век хватит». Это – отдельная, ключевая проблема для обсуждения.