Яков Миркин: Инфляция жизни?

Ты живешь в толпе.

Когда-то мы были наедине с нашими семьями, и череда рождений, смертей, свадеб,
расставаний была редка. Они были событием. Они были чем-то исключительным. А сейчас у нас сложилась общая жизнь. Мы открываем ленту и видим бесконечный список тех, кто ушел, мы открываем прессу и погружаемся в мельчайшие детали чужого бытия, мы счастливы за тех, кто счастлив, мы смотрим на мир их глазами, хотя немедленно погрузимся в отчаянную темноту, когда наткнемся на чей-то репортаж из приемного покоя. Мы проникаем в мельчайшие детали семейной жизни тех, кого мы, может быть, никогда не встретим. На наших глазах любят, встречают только что родившихся, погружаются в отчаяние, помнят – или превращают жизнь и ленту в анекдот.

У этого есть последствия. То, что было раньше единичным, богоданным, данным только тебе, то, что было необычайно редким, становится потоком жизни, и ты в нем растворяешься. Смерть – каждый день, рождение – каждый день, боль – каждый день, встреча – каждый день, и расставание – тоже каждый день. Ты живешь в толпе, ты каждый день живешь в толпе, не любопытствуя, но с неизбежностью погружаясь. Странно все это. И пусть только кто-то попробует сказать: замкнитесь, останьтесь с самими собой. Затворитесь, закройте двери, никому ничего не говорите о том, что случилось именно сегодня. Пусть только кто-то попробует так сказать. Такое не скажешь – наступила совсем другая жизнь.

Ну что ж, значит, так тому и быть. Как это назвать? Инфляция жизни? Рождения и смерти, расставания, отчаянные подвиги, наша тоска и даже наша любовь – они странным образом обесцениваются, будучи размноженными многократно.

Но вот, что я знаю. Когда я люблю, когда я пылаю ненавистью, когда я исхожу болью – моя жизнь не будет превращена в спектакль, разве что когда-нибудь потом, когда дни, месяцы и годы станут просто притчами. В этом – мой личный выбор, что, конечно, не отрицает стотысячной свободы любого другого выбора. Никто ничего не будет обо мне знать, кроме самых близких, пока я не превращу свою и чужую жизнь в литературу, в жизнь - для всех