Кому война…

«Сирийский конфликт»: как он влияет на финансовые рынки?

Гражданская война в Сирии, начавшаяся еще в 2011 году, долгое время рассматривалась участниками международных финансовых рынков как достаточно важный (по крайней мере, с точки зрения развития политической и экономической ситуации на Ближнем Востоке), но все же локальный по своему характеру конфликт. Однако постепенно он приобретал все более и более масштабный характер. В результате «сирийский конфликт» превратился в один из факторов, оказывающий определенное, причем довольно заметное, влияние на финансовые рынки, и, что очень важно, имеющий для них долгосрочные последствия.

Что сейчас происходит в Сирии?

По большому счету, в этой стране идет война за влияние – как политическое, так и экономическое. Та сторона (если точнее – стороны), которая сможет одержать победу в этой войне, фактически будет определять ситуацию на Ближнем Востоке в течение, как минимум, ближайших нескольких лет, в то время как проигравшая сторона (опять же – стороны) будет вынуждена довольствоваться второстепенными ролями в этом регионе.

Исторически сложилось так, что политическое влияние той или иной страны на Ближнем Востоке в значительной мере эквивалентно ее влиянию на ситуацию на мировом рынке нефти и, в несколько меньшей степени, природного газа. Фактически можно построить довольно простую, но очень показательную логическую цепочку: Сирия – это «ключ» к Ближнему Востоку (прежде всего, в силу своего уникального географического расположения), а Ближний Восток – это «ключ» к мировому рынку энергоносителей.

Для того чтобы убедиться в справедливости этого утверждения достаточно взглянуть на глобальные статистические данные.

Так, по оценкам специалистов нефтяной компании BP, по итогам 2015 года в мире было добыто 4361,9 млн. тонн нефти, из которых на Ближний Восток пришлось 1412,4 млн. тонн (или 32,4% от совокупного объема добычи), то есть, значительно больше, чем в любом другом географическом макрорегионе. Лидирующее положение здесь занимает Саудовская Аравия, годовая добыча нефти которой в прошлом году составила 568,5 млн. тонн (или порядка 13,0% от мировой).

Совсем не удивительно, что в сирийский конфликт вовлечены и все остальные глобальные лидеры по добыче «черного золота». В частности, США (годовая добыча в 2015 году – 567,2 млн. тонн или 13,0% добычи в мире) и Россия (540,7 млн. тонн или 12,4%).

Не менее интересная ситуация складывается и на мировом рынке природного газа. По данным той же BP, в прошедшем году в мире было добыто 3538,6 млрд. куб. м природного газа, из которых на весь Ближний Восток пришлось 617,9 млрд. куб. м (или 17,4% мировой добычи). Однако баланс сил рынке природного газа в регионе довольно существенно отличается от нефтяного рынка: лидерами по добыче газа являются Иран (192,5 млрд. куб. м или 5,4% мировой добычи) и Катар (181,4 млрд. куб. м или 5,1%). Саудовская Аравия находится на третьем месте в регионе (106,4 млрд. куб. м или 3,0%). При этом сам по себе данный регион обладает огромными возможностями (и что важно – не меньшим желанием) для наращивания добычи и, соответственно, экспорта природного газа, в том числе и в Европу.

Интересно, что на мировом рынке природного газа основные «дипломатические оппоненты» по «сирийскому вопросу» – США и России – являются глобальными лидерами: США находится на первом месте (767,3 млрд. куб. м или 22,0% от общей добычи «голубого топлива»), Россия же стабильно занимает второе место (573,3 млрд. куб. м или 16,1%).

Таким образом, можно констатировать, что Сирия стала своеобразной «площадкой», на которой столкнулись стратегические интересы мировых лидеров энергетического рынка.

Всерьез и надолго?

Уникальной особенностью «сирийского конфликта» является то, что в нем задействовано огромное число сторон, нередко имеющих диаметрально противоположные интересы и, мало того, периодические образующие временные союзы и альянсы, которые можно – в значительной степени условно – распределить по трем основным уровням.

Первый уровень – локальные игроки, интересы которых сконцентрированы преимущественно на национальном уровне.

Среди основных можно выделить:

а) сторонников действующего президента Башара Асада, основной целью которых является «консервация» существующего порядка вещей. Фактически это означает политическое доминирование партии «Баас» и сохранение ведущей роли алавитов в жизни страны;

б) «умеренную» сирийскую оппозицию, не имеющую единого центра. По сути, она представляет собой «конгломерат» группировок без явного лидера, которые преследуют абсолютно противоположные цели – смещение президента Башара Асада, введение многопартийной системы и кардинальное снижение «веса» алавитов в политике и экономике;

в) курдские силы самообороны, добивающиеся полной автономии (вполне допустимой считается ее предоставление в составе Сирии), и являющиеся непримиримыми противниками «радикалов», но при этом курдов ни в коем случае нельзя назвать «сторонниками» действующего президента;

г) радикальные террористические организации, заинтересованные в установлении своего контроля над всей территорией страны.

Второй уровень – это региональные игроки, «играющие мускулами» уже на уровне всего Ближнего Востока и зачастую сводящие в Сирии «давние счеты», при этом каждый из региональных игроков может поддерживать (как явно, так, и скрыто) сразу несколько локальных сил в Сирии.

Если говорить лишь о самых ярких региональных игроках, то можно выделить Иран и, в значительно меньшей степени, Ирак, поддерживающие правительственные силы, Саудовскую Аравию, Катар и ряд других ближневосточных государств, оказывающих поддержку «умеренной» оппозиции (а, возможно, и не только ей), и Турцию, заинтересованную в максимальном ослаблении позиции сирийских курдов. Здесь достаточно четко прослеживается две очень старые линии политического противостояния: Иран – Саудовская Аравия и Иран – Турция.

Наконец, третий уровень – глобальные игроки, которых можно достаточно четко разделить на две большие группы: с одной стороны, США и страны Европейского союза (они поддерживают сирийскую оппозицию и курдов), а, с другой стороны, Россия и Китай (последний предпочитает действовать в сирийском конфликте исключительно осторожно), оказывающие поддержку правительственным силам.

Для глобальных игроков усиление влияния на Ближнем Востоке – это возможность, причем не иллюзорная, а вполне реальная, стать лидерами на нефтяном и газовом рынках. Так, в прошлом году суммарная добыча нефти США и их союзников в сирийском конфликте составила немногим более 40% от мировой, а общая добыча нефти их «оппонентами» по Сирии перешагнула отметку в 30%.

Явная противоречивость целей, стоящих перед локальными, региональными и глобальными игроками позволяет сделать один единственный и, к сожалению, далеко не утешительный вывод: военный конфликт в Сирии – это очень надолго.

По этому поводу Аль-Шарк Мустафа Эль-Лаббад, директор каирского Центра региональных и стратегических исследований, отмечает следующее: «Путь к окончательному урегулированию представляется долгим. Мы видим в Сирии переполненный театр военных действий, где участниками затяжного конфликта являются местные, региональные и мировые игроки. Меняющийся военный расклад в разных городах и областях всегда может быть обращен вспять противниками, стремящимися создать благоприятные исходные условия для политического торга. Даже окончательное урегулирование конфликта неизбежно создаст новые региональные противовесы».

Без осложнений не обойдется

Пожалуй, самым важным последствием сирийского конфликта является кардинальное изменение баланса сил на нефтяном рынке. С начала конфликта в Сирии цены на нефть перешли на принципиально новые ценовые уровни, намного более низкие по сравнению с наблюдавшимися ранее.

Динамика мировых цен на нефть марки Brent с декабря 2010 года по октябрь 2016 года, долл/баррель

Безусловно, сирийский конфликт был далеко не единственной причиной снижения мировых цен на «черное золото». Однако именно он сначала спровоцировал, а затем – и наглядно продемонстрировал серьезное обострение конкуренции на нем между основными странами-производителями. Де-факто, они отказались от политики поддержания высоких цен, и перешли к политике сохранения доли на рынке (как вариант – ее увеличения или завоевания). Примечательно, что с июня 2014 года, то есть, с момента начала «активного сползания» мировых цен на нефть вниз, ни одна из крупных стран-производителей сознательно не пошла на сокращение добычи даже тогда, когда цены опустились до многолетних минимумов. Напротив, при наличии такой возможности они продолжали увеличивать добычу нефти, стремясь «выдавить» конкурентов с рынка.

Мало того, в обозримой перспективе конфликт в Сирии, очевидно, будет препятствовать росту мировых цен на нефть, так как политика сохранения доли рынка обладает огромной инерцией. То есть, на текущий момент практически невозможно заставить производителей прекратить гонку добывающих мощностей. Особенно если принять во внимание тот факт, что у многих нефтедобывающих стран, даже при снижении цен на углеводороды, просто нет возможности избавиться от «нефтяной зависимости» в силу неразвитости остальных отраслей и секторов экономики.

Еще одним долгосрочным последствием сирийского конфликта можно считать «ренессанс» оборонно-промышленного комплекса, обусловленный тотальным нарастанием уровня геополитической напряженности в мире. Об этом, в частности, наглядно свидетельствует рост мирового рынка вооружений по итогам 2015 года сразу на 10%. Осложнение ситуации в геополитике приводит к тому, что активно вооружаться начинают даже те страны, которые не принимают участия в вооруженных конфликтах, к примеру, Австралия.

Наконец, сирийский конфликт вполне способен привести к серьезной эскалации «войны санкций». Уже сейчас многие политики, причем со всех сторон, призывают к ужесточению политических и экономических санкций, что, в потенциале, способно замедлить глобализацию мировой экономики. Фактически санкции уже приводят к резкому росту популярности политики «слепого протекционизма», практическая реализация которой неизбежно приведет к замедлению – системному и долгосрочному – темпов роста всей мировой экономики в целом. Протекционизм делает национальную экономику намного менее зависимой от «внешних шоков», однако, в конечном итоге, он реально сужает внешние рынки за счет «ответной реакции» других стран.