Герман Стерлигов: «Это еще не кризис, а первые шаги в коридоре»

Генеральный директор Антикризисного расчетно-товарного центра.

– Сейчас почти во всех масс-медиа идет информация о том. что вы создаете глобальный антикризисный расчетно-товарный центр. И судя по карте на стене вашего офиса в Москва-Сити, он уже оброс гигантской сетью филиалов.

– Да, сейчас начались подряд открытия наших офисов. Недавно были открыты офис в Нижнем Новгороде, Иркутске, Гонконге, 13-го в Киеве, потом – Лондон, Казань, Челябинск, Екатеринбург, Новосибирск, Кемерово, Барнаул, Санкт-Петербург и дальше... В марте-апреле наши офисы будут открываться практически через день.

– В чем основная идея проекта?

– Чуда здесь никакого нет. Просто разные вещи, которые делались и до нас, мы совместили как слоеный пирог в одном проекте. А именно: взяли за основу возможности глобальной компьютерной сети, наложили на нее сеть «живых» офисов, обеспечили всю эту систему механизмов мгновенных электронных расчетов. Вот, пожалуй, и все.

– Давайте попробуем смоделировать. Допустим, я сижу в Перми и произвожу кастрюли. Сбыт сокращается, и вот я пришел в ваш офис...

– Вы приходите в Перми к нам в центр и пишете заявку, где сообщаете, что у вас есть кастрюли (металл, транспорт, уголь, штаны, продукты питания и еще что-то там – неважно). Это закладывается в базу данных АРТЦ, специальная программа просчитывает взаимосвязи тысяч и миллионов других заявок и выдает различные варианты цепочек. Вам на «личный кабинет» в нашей системе приходят эти схемы. Допустим, ваши кастрюли нужны в Казани, квартиры из Казани нужны КАМАЗу, а грузовики нужны в Намибии где производятся бананы, а вот за бананы уже платятся деньги. И вот по этой цепочке реализуются все товарообменные операции с оплатой деньгами в конце цепочки. Таким образом, это не бартер в прежнем понимании этого слова, когда речь шла фактически о примитивном натуральном обмене, а о деньгах не было и речи. Здесь конечная сделка проплачивается деньгами. Просто одна и та же сумма, допустим, 100 долларов, «простреливает» через целую товарную цепочку и окучивает несколько товарных сделок подряд.

– Ваших потенциальных клиентов не пугает, что в обмен на кастрюлю они получат банан?

– Нет, все понимают, что они получат. Это сразу доходит. Тут же нет обмена товаров в натуральном исполнении, здесь товары «сцепляются» по мере необходимости в цепочку сделок за деньги. То есть в каждой сделке присутствуют деньги, и по сути это вообще к бартеру не имеет никакого отношения. Но мы называем эту систему системой глобального бартера, делая ударение на слово «глобального».

– И все же слово «бартер» в рекламе вашей системы, вероятно, способно многих отпугнуть?

– Да, оно звучит лишь потому, что просто нет другого названия. Мы даже конкурс хотим объявить на то, чтобы придумать название этой системе. Это ведь инновация, этого не было никогда в мире. Ну, то есть цепочки «товар-товар-товар-деньги», разумеется, были, например, квартирные маклеры еще в советские времена их виртуозно выстраивали, но вот чтобы наложить их в режиме он-лайн на возможности Интернета, объединить все виды товаров на основе классификаторов различных стран, которые адаптируются под одну, – такого еще не было. Почему – понятно. До кризиса, когда все практически рынки шли вверх, особо не надо было, а еще раньше просто не было глобальной сети Интернет.

Кстати, мы изменили наименование и ныне заявляемся не как система глобального бартера, а как глобальная товарная связующая система.

– Получается что-то вроде синхрофазотрона для денег? По сути, вы резко увеличиваете скорость оборота этих самых ста долларов?

– Да, мы усиливаем эффект ста долларов в несколько раз. Скажем, они работают в пять раз больше, чем на традиционном рынке. Таким образом, схлопываются зазоры, которые обычно закрываются за счет кредитов, принципиально снижается кредитная зависимость производителей тех или иных товаров. Это само по себя привлекательно, тем паче сейчас, когда само получение кредита проблематично.

– Вопрос, который сразу же возникает... Вы принципиально ускоряете движение денег, допустим, ваша система стала очень масштабной. Возникает противоречие с избыточной денежной массой на мировых рынках...

– Выход только один – создание единой валюты, новой.

– Полагаете, это реально?

– Ну, а какой смысл в этих пузырях? Кому это надо, кроме небольшой горстки людей, которые наживаются на этих пузырях? Нынешняя валютная система – это же головная боль для всех, кроме нескольких сотен семейств, которые «держат фишку». Ну, хватит уже, в любом случае, на повестке дня если не революция, то радикальная эволюция, а появление Интернет резко катализирует эту эволюцию.

– Говоря о создании глобальной валюты, вы имеете в виду ту схему, по которой рождался евро? На основе мультивалютной корзины?

– Нет, совершенно иначе. Появление внутрисистемных денег, прежде всего – в Интернете, причем денег, которые гарантированы золотом.

– Все-таки опять золото?

– Можно придумать еще что-нибудь, но лучше всего золото. Это психологически людям привычнее, золото всегда в цене и это будет понятно всем.

– Теоретически привязка в золоту может сместить мировые финансовые акценты в сторону его источников, таких как ЮАР или Россия... Не пойдет ли искажающая волна по всей мировой экономике?

– Ничего страшного. Не сильно это сместит, на самом дел. Ну, побольше, может быть, будет выгоды для тех, у кого золото. Принципиально другое: эта система исключает инфляцию, поскольку деньги реально привязаны к товарным ценностям в постоянном обменном режиме. И поскольку этот обмен происходит на базе Интернета и за счет современных систем связи и мгновенной обработки информации, то этот обмен будет ежемоментно корректироваться, не позволяя образовываться пузырям.

То есть вполне реально возникновение эдакого всемирного рыночного супергосплана.

– Не вызовет ли такая радикальная концепция глобальной переоценки ценностей? В сегодняшней экономике значительную часть стоимость делается за счет информационной составляющей. Скажем, я всегда покупаю кроссовки Reebok за 120 долларов. Но на самом деле, кто сказал, что они стоят 120 долларов? Может быть, реально они стоят 20 долларов, а сто платятся лишь за бренд Reebok? Ваш супергосплан может порушить всю сложившуюся систему ценовых соотношений

– Да, вероятно, определенная переоценка произойдет. Но в сфере реального производства она как раз будет минимальной, а вот все финансовые пирамиды исключит вообще. Она не оставляет возможности для внетоварного, спекулятивного жонглирования деньгами – вот главный плюс. Исчезнет глобальная зависимость производителей от финансовой конъюнктуры.

– Ну, тогда для российской экономики эта схема потенциально проблемна, потому что мы не производящая страна, а паразитирующая на этой самой конъюнктуре, в частности – на жонглировании цен на сырье...

– Для нас это будет дополнительный стимул перестать быть паразитирующей страной. Для меня лично это вообще самая радостная составляющая кризиса.

– Думаете, кризис заставит мужика перекреститься?

– Многих он заставит начать работать.

– Забавная штука выходит. Наши псевдопатриоты твердят о том, что кризис нанесет удар прежде всего по паразитирующим экономикам, но имеют в виду почему-то Соединенные Штаты. А ведь как раз в США большинство товаров на внутреннем рынке – собственного производства, там в основном ездят на машинах, произведенных в Штатах, и носят штаны, пошитые в Штатах. А вот мы можем остаться голыми с «жигулями»...

– Выступления наших квазипатриотов – это просто обычное жлобство. Когда люди ищут, кто виноват, – это значит, что люди еще ничего не поняли. Потому что виноваты в ситуации, которая складывается с тем или иными странами и народами, всегда сами эти страны и народы. Вот когда мы начнем говорить «Это мы виноваты» и искать в себе причину неполадок, искать, что можно и нужно изменить, – вот тогда у нас начнется то, что называется возрождением страны.

– А вы думаете в сегодняшней ситуации это возможно? Общественные обиды у нас пока вовне повернуты? Саакашвили подлец, Ющенко – вор, поляки – сволочи, ракеты хотят ставить, американцы весь мир обрушили... Ну и т.п.

– В сегодняшней ситуации, когда начинается замечательная штука под названием «кризис» (а он ведь только-только начинается!) возможно уже все, в том числе и перемены в сознании. Люди ведь хорошо думают на голодный желудок, когда люди сыты – вообще не думается. По себе знаю. Как голодный – сразу начинаешь соображать. Поэтому кризис дает надежду на скоростное мышление нашего обленившегося и отупевшего социума.

– Дай бог, последние полгода особого «просветления» не вызвали...

– А кризис еще не начался, еще все нормально. Еще мы как жили, так и живем, ничего принципиально не изменилось. Мы пока только слышим чьи-то тревожащие шаги в коридоре...

– А хотя бы примерные представления о временных параметрах кризисных процессов у вас есть?

– Ну, мы, например, гоним с созданием нашей сети, потому что не успеваем, ситуация развивается быстрее, чем мы успеваем построить сеть. К моменту, когда все начнет сыпаться, нам нужно уже иметь готовый к работе инструмент. Так что я был бы рад ошибиться в прогнозах, но, как мне кажется, эти шаги в коридоре уже совсем рядом...

– Вы на некоторое время «исчезали из фокуса». Я слышал такую версию, что вы переоценили роль финансового бизнеса и чуть ли не греховным его стали считать...

– Нет, не так. У меня был период сумасшествия. Такого обычного сумасшествия, которое называется неофитством. Когда я уверовал – свечки лил в баньке на Рублевке, потом увлекся патриотической деятельностью, сверхвеличием России... Потом у меня это прошло, слава Богу, переболел...

– А почему вообще началось? Что для вас было толчком к вере?

– В Бога? Это я не помню. Как-то постепенно узнал о том, что есть ад и рай. О том, что ад – это вечные мучения. И озаботился тем, как туда не попасть.

– С чем не попасть? Вы считаете, что ваша деятельность в 90-е греховна?

– «Деятельность» – это ерунда. Личные грехи – вот это важно.

– А в принципе, оглядываясь назад, вы не отрекаетесь? Я смотрю, логотип у вас тот же, знакомый в 90-е миллионам россиян, – овчарка Алиса...

– Да. У нас ни одного судебного иска не было, мы никому не остались должны. Так что в прошлое можем оглянуться вполне пристойно.

– Какое послевкусие осталось у вас или по отношению к вам с тех пор?

– Видимо, обоюдно нормальное. Я сужу по тому множеству людей, которые работали с нами в начале 90-х, а сейчас ежедневно появляются на пороге и готовы заниматься новой совместной работой.

– Для вас возрождение старого логотипа – это что-то принципиальное? Знак?

– Нет. Это мы просто сэкономили деньги на рекламе.

– А собака-то жива?

– Да сдохла уж давно. К собаке я отношусь спокойно, к логотипу тоже...

– В Интернете и в прессе множество противоречивой информации о том. что поселились вы где-то в лесу, где даже электричества нет...

– Это Можайский район. Ну, это почти тайга на сегодняшний день, потому что там вымерло все в смысле деревень окрестных, где я вырос. Я по материнской линии крестьянин, и бабушка с дедушкой у меня жили как раз в тех местах. Теперь там все вымерло, медведи ходят реально, все как положено, это 170 км от Москвы... И я туда уехал не в связи со всеми своими умничаниями – к тому времени это у меня уже прошло. Я пытался баллотироваться в президенты в 2004 году, меня сняли с выборов, но я успел истратить своей скоростной предвыборной деятельностью огромное количество денег – своих и чужих. Чтобы сохранить репутацию – пришлось все отдавать, продать вообще все что было, включая дом на Рублевке, и уехать в лес, на полянку, которая никому не нужна была. Там мы с женой разбили палатку армейскую и поселились – я, она на седьмом месяце и четверо детей. Дети, кстати, были счастливы: для них после Рублевского гетто это был просто Дикий Запад, фронтир... Ну и очень хорошо стали жить поживать, жена, конечно, иногда бухтела, зато детям было хорошо.

– Почему бухтела? Нехватка рублевского шопинга?

– Нехватка всего. Там же поначалу даже сортира не было. Для женщины с ее жизненным опытом типичной москвички, это – как бы помягче сказать? – не очень привычная ситуация.

– И что дальше?

– И вот стали жить-поживать, домик я построил. Правда, его сожгли сразу же дотла местные. Потом стали жить в домике, который строился для рабочих. Там мы прожили четыре года. Очень хорошие годы, спокойные, в лесу красота, дети к хозяйству приучены. Сейчас у меня сто с лишним овец, три коровы, козы, бык, лошадь, куры, гуси, утки, цесарки и всякая мелочевка.

– А сколько человек работает?

– Два гастарбайтера – на хозяйстве особняком, а там, где семья живет, там работает только семья.

– А дети какого возраста?

– Старшему 12 лет. Ну, дочке 18 лет, но она не считается...

– Почему?

– Отрезанный ломоть: все равно замуж отдавать. Значит, с точки зрения хозяйства – не считается. Хотя она моя любимица.

– А сын – он что, в 12 лет на хозяйстве без вас остается?

– Конечно. Он и машину водит, и стреляет, и строить умеет. Если надо, то и решения принимает, руководит рабочими.

Младший как начал ходить, так и начал работать: что-то принесет, что-то подаст. Утром мальчики заниматься скотиной, не потому что это работа, потому что это скотине жрать надо.

– Детям это все импонирует?

– Конечно. Это же интереснейшая игра для мальчиков, вообще сказка.

– А вы там живете в контакте с цивилизацией или как? Такие вещи как телевизор у вас в ходу?

– Нет, этого нет, этого еще на Рублевке не было, это все для идиотов..

– Насколько я слышал, ваши дети в школу не ходят и сидят на домашнем обучении?

– Да, на домашнем обучении.

– Вы создавали чуть ли не свои учебники?

– Нет, не свои. Мы брали учебники XVI века, по которым обучались царские дети. Есть такая серия из 17 томов, составлял святитель Макарий, необычайно красоты, там на каждой странице огромные картинки подробные, детальные как хороший мультфильм. Настолько графика осмысленна, что вообще можно только картинки смотреть и подписи под картинками. Но мои свободно читают на старославянском. Не на церковно-славянском, а на старославянском, потому что церковно-славянский – это такой же испорченный древнеславянский, как современный русский. Старославянский намного богаче.

– А не возникает зазора между вашим бизнесом, который построен на принципах глобализации, и вашими личными устремлениями и старославянским?..

– Зрите в корень. Возникает. Но ничего страшного.

– То есть ваши взгляды для бизнеса не принципиальны?

– Некоторые вещи принципиальны. Допустим, абортивные материалы и все, что с ними связано, мы выкинули из нашего товарного классификатора. У нас этого не будет в сети и в новом будущем мире этого не будет. То есть мы как Буратино за волшебную дверцу это с собой не берем. Все «непроходное» с точки зрения совести и человечности мы выкидываем.

– А я курю...

– Курение и спиртное трогать не будем – это личное дело каждого. А вот детей убивать – это не личное дело. На это никто не имеет права.

Это даже нельзя назвать моими религиозными убеждениями... Это просто признак чудовищной деградации человеческой, вне зависимости от вероисповедания, наличия или отсутствия веры. Нет такой скотины, которая убивает своих детенышей, это вообще запредельно. И такие запредельные вещи являются главным критерием при ответе на вопрос – люди мы или нелюди...

– Мне кажется, это тот случай, когда мужчины все же права голоса вообще не имеют... А вот в разных странах вы чувствуете какие-то различия в восприятии ваших взглядов и бизнес-идей?

– Пока везде легко.

– То есть нигде не смотрят как на чудика?

– Нет, вот только в России. Но это в основном люди, которые вообще не разбираются в экономике. Потому что на самом деле наши идеи просты и прозрачны. Поэтому, например, сначала к нам приходят бизнесмены и спрашивают: что за хренью вы занимаетесь? Потом вникают и часто становятся нашими клиентами. Причем это только начало.

-То есть когда, говоря о вас, кто-то крутит пальцем у виска, вы через это проходите?

– Да. Я просто привык к тому, что, если речь идет обо мне, то чаще всего палец крутят у виска. Во-первых, потому что я этого в чем-то заслуживаю, а во-вторых, я просто привык. Меня все называли идиотом, когда я в лес уехал, потому что в принципе можно было, конечно, и дом на Рублевке не продавать. Перекрутился бы как-нибудь, плюс-минус миллион долларов не принципиально...

– Это-то ладно. Стоит задуматься над теми, кто крутил пальцем у виска, когда вы, наоборот, из леса вернулись...

– Возможно.

– И охота вам опять в Москву, в эти реалии, представления, отношения?.

– Ну, я провожу здесь полдня только, остальное время дома. Тяжело, я вам скажу, прежде всего физически. Морально я толстокожий, поэтому не очень чувствую, а вот физически очень тяжело. К вечеру можно пальцами щелкать у носа. Здесь очень плохо, особенно когда в своем офисе торчу с утра до вечера. Нет ни одной форточки, мы дышим воздухом, который гоняется по всем этажам по кругу. Это все равно что пить воду, в которой без конца все моют руки.

– А что, очень даже символично. Напоминает нынешнюю финансовую систему...

– Да, очень напоминает... Здесь очень плохо, только «понтово» и вид из окна хороший...

– А сели вы в Москва-Сити именно для того, чтобы сразу продемонстрировать «крутизну»?

– Было несколько причин. Во-первых, мне нужен был пафосный офис. Во-вторых, это по прямой от моего дома, я по Новой Риге езжу, без единого светофора доезжаю до офиса за час. В третьих, здесь было все готово, садись и начинай работать. Вот три основных фактора.

– А команда?

– 60 человек, все собрались быстро. Костяк с 90-х плюс молодежь – куражистая, энергичная, не уставшая еще молодежь.

– В конце прошлого года на телевизионном ток-шоу «Скандальная жизнь» вы очень резко выступили против банков. Почему?

– Это просто бизнес. Сейчас то, что делали банки, делаем мы. Поэтому банки для нас – это та сфера, в отношении которой надо усилить негативные акценты, вплоть до гротесковых. Тут нет ничего личного, у меня много друзей банкиров. Просто надо заявить, что стрелки переведены. Вот ехал поезд, теперь ему надо сюда сворачивать, поэтому наши отзывы о банках вызваны необходимостью этого поворота. И чем резче я это сделаю, тем меньше я затрачу сил, времени, да и денег. Поэтому я не стесняюсь в выражениях. Я же не политик, мне по барабану, что обо мне подумают наши дорогие соотечественники или телезрители.

– Политик не политик, но ведь что-то вас заставило в 2004 году баллотироваться?

– Я был политиком. Это все дурость была.

– Посылы все же какие-то были?

– Дебил. Это уровень идиотизма.

– Почему?

– Что почему? Это диагноз... потому что желание руководить нашим народом может возникнуть только у идиота. Я люблю свой народ, я русский, я дворянин, это мой народ. Поэтому я говорю это с горечью, но это реально так.

– Знаете, всегда с определенной долей неприязни относился к эмигрантам, а теперь вот все чаще начинаю задумываться: может, жить стоит там, где не так много злобы?

– У меня похоже. Я тоже негативно относился к тем, кто уезжал, а вот сейчас сидели с женой месяца три назад, тогда опять какой-то криминогенный коллапс был в Подмосковье, Алена и говорит: «Герман, может, подумать, поехать куда-нибудь где спокойно...

– То есть иногда кажется, что Россия дошла до какого-то предела?

– Должен вам сказать, Ян, что я вне политики. Я искренне сочувствую нашему правительству, особенно В.В. Путину – он оказался в очень тяжелой, неприятной, сложной ситуации – и если бы я ему мог чем-нибудь помочь, я бы обязательно помог, но это возможно если только он ко мне обратится, потому что «насильно» руководителю страны не поможешь. Но не хотел бы я оказаться на его месте.

Обленилась страна, дурь чудовищная. А с другой стороны – чего пугаться? Все равно надо действовать. В конец концов, это не последние восемь лет были в жизни человечества, еще, может быть, поживем сколько-то правильно, надо сейчас все менять, ничего страшного.

– А как менять? Мы вот когда говорили о схеме с моей кастрюлей, оставили за скобками одну деталь: мы тут такие кастрюли производим, что другие, на них посмотрев, только перекрестятся. Это китайцам хорошо браться за идею глобального бартера, а мы же ничего не делаем о большому счету.

– Придется начать традиционно, с сырья, с полуфабрикатов... А так – да, мы мало чего делаем хорошего. Я согласен с вами, тут не поспоришь.

– Вы полагаете, что кризис заставит нас начать хоть что-нибудь реальное производить?

– Конечно. Это шанс. Это огромная ответственность не только на нашем, но и на правительствах других стран мира – правильно использовать эту ситуацию. Ведь эта ситуация уникальна, не нужно никого агитировать работать, не хочешь – не надо, сдохни с голову. Так что союзниками будут все.

– Примерно такая как Японии после 45-го?

– Даже скорее как в блокадном Ленинграде. Наверное, до таких реалий не дойдет, но вектор такой вот. И блокада тоже присутствует. Ленинград блокировали враги, а современные города мы сами блокируем, не давай людям выйти из них. Мы не даем людям землю, не даем возможность стартовать, не даем строительных материалов, техники и т.д. Люди заперты в городах. Пока тут есть пища, но завтра ее может не быть, потому что люди теряют работу и теряют средства к существованию.

– А если дать землю, много ли народу захочет ее взять?

– А это неважно, много или нет. Мы же все свободные люд свободной страны, мы имеем право изменить образ жизни. Если кто-то хочет жить не в городе – почему ему не дают эту возможность? Он имеет право, даже если таких как он единицы. Неважно, сколько их – один, десять, сто или тысяча. Это люди, а каждый человек – вселенная.

– Интересная штука: Артем Тарасов примерно то же самое говорил в «Разговоре с Bankirom». Он считает это принципиальным моментом...

– Я вам скажу, что в древнем мире в армию не записывали того, у кого нет собственности. А собственность была только одна – земля. И если ее не было, то считалось, что человеку нечего защищать. Национальные идеи – это все бред сивой кобылы. Если у человека нет земли, детей семьи – что ему защищать? Президента? Или сборную России по футболу? Поэтому мы – не пришей кобыле хвост. 140 миллионов не пришей хвостов к кобыле...

– Ну, численность уменьшается потихоньку; может, рассосется?

– Да, тоже вариант, рассасывается.

– Вы в чем держите свои личные деньги? Помимо бизнеса, разумеется?

– В меде.

– Все деньги?

– Не все. Еще в оливковом масле часть. Мед и оливковое масло не портятся вообще, если правильно хранить. Главное на солнышке не хранить.

– Радикальная позиция...

– Почему? Чем она не адекватна? Вот скажите: чем плох мед в качестве инструмента инвестирования денежных средств?

– Ну, по сути, классическая схема инвестирования последние десятилетия – это вопрос не только хранения денег, но и их возможности обеспечивать прибавочную стоимость. А мед дает прибавочную стоимость?

– Он постоянно дорожает, причем отличные темпы роста.

– То есть вы, скажем, золоту, палладию или платину предпочли мед?

– Если бы у меня были условия для хранения золота, я, может быть, хранил золото. Оно не дает, конечно, такого роста стоимости как мед, зато его легче купить. С медом больше головной боли, его реально мало.

– А мед у вас в виде контрактов или физически?

– Физически. У меня 700 тонн меда.

– Где?

– В разных местах. Я его рассовал во всякие надежные места. На складах лежит в коробочках пластиковых.

– К блокаде, в общем, вы в общем приготовились серьезно?

– Еще не до конца. Я еще сейчас овечек докупаю, строим курятники дополнительные. С курами большая проблема. Надо чтобы куры были от петухов, а бычки от быков, а не от баб– осеменаторов. Очень большие проблемы в этом плане со всей скотиной, потому что она вся не естественно производится нынче. Сволочи ученые всех надоумили все неправильно делать. Все делалось правильно изначально, потом появились ученые, их вовремя всех не перевешали и сейчас у нас огромные проблемы, вплоть до опасности ядерной войны и всего прочего. Еще несколько изобретений – и у нас могут быть проблемы с выживаемостью вообще. Причем сейчас, когда такие талантливые и необыкновенно успешные люди как Чубайс дорвались до нанотехнологий, угроза нашей жизни выросла неимоверно.

– Вы за поворот вспять? Идеи «назад, в будущее!» довольно часто возникают в обществе. Почитай как кризис, так и возникают.

– Я другое имею в виду. Вот есть полезные вещи, а есть абсурд и чушь полнейшая. Если видно, что чушь, так надо отменить чушь. Но есть и новые полезные вещи. Взять, к примеру, интернет или связь мобильную – это прекрасно.

– Часто бывает, что какая-нибудь чушь и стала причиной появления Интернета или мобильников. Как вы отделите зерна от плевел?

– Конечно, и ядерная бомба тоже подвигла на какие-то полезные открытия. Вот задача правительств мира, руководителей мира и состоит в том, чтобы разделять чушь и полезное. На фиг еще нужны правительства? Чтобы ограждать свои народы от всяких проблем и опасностей, больше они ни для чего, в общем-то, не нужны.

– Вы через запятую перечислили правительства и руководителей. Руководители мира – что это для вас?

– Для меня это президенты, премьеры, монархи различных стран.

– А Сорос, Баффет, Ротшильды, семьи Ллойда и тому подобное? Есть же некие неформальные фигуры, от решения которых зависит достаточно многое в движении мира. И вы в том числе.

– Слушайте, где я и где они!

– Ну, все равно вы какое-то место на этой пирамиде занимаете. Любой человек, обладающий неким капиталом, достаточным для производства и создания рабочих мест, – он уже где-то на склоне этой пирамиды.

– Где-то в самом низу... Я только что был овцеводом, сейчас немножко переориентировался в сферу бизнеса, но все равно я реально отдаю себе отчет, что есть никто и звать никак в этой мировой пирамиде принятия решений. Другое дело, что мы вырабатываем те механизмы, которые – мне бы хотелось – могут применить на разных уровнях этой пирамиды.

– Как вы полагаете: можно предположить, что кто-то на самом «верху», из пресловутых трехсот-пятисот семейств всерьез задумался о радикальном изменении экономического мироустройства?

– Тогда это наш человек, даже если он на верху пирамиды. Тогда нужно с ним идти рука об руку, плечом к плечу и помогать друг другу во всем, что позволяет вывести мир из кризиса. Но пока что-то такого не видно. Так что спасение утопающих может стать делом самих утопающих. Поэтому у меня свое хозяйство, своя земля и пока меня там кто-то по голове реально не настучал, мне в принципе по барабану все эти кризисы.

– А если завтра к вам на участок придут потерявшие работу?

– У меня автомат есть, поэтому должно придти очень много народу. Четверо детей и все умеют стрелять.

– Чувствуется, вы готовы в аргументированному диалогу с народом...

– Однозначно. Нельзя иметь хозяйство и не иметь ружья. Это идиотизм. И не надо боятся человека с ружьем...

Возвращаясь к теме олигархического влияния и их возможных сценариев... Чем хуже там Баффет что-нибудь придумает, тем больше мы ему готовы выписать премию. К нам только народ еще больше повалит

– А другие факторы? Например, гиперинфляция, девальвация некой валюты – это может заставить сбоить вашу систему?

– У нас битком приемная будет тут же. Это наше время.

– То есть система технически готова играть по любым валютам?

– От тенге до доллара – без разницы. Она проста как три рубля, она доступна дебилу, который вообще не умеет пользоваться компьютером. Мне вот, например, объяснили за два часа все, а я совершенно ничего не смыслю в компьютерах.

– Создавая свой центр вы ведь все же не мед, а конкретные деньги вкладывали – и большие?

– Да, столько не заработаешь на курах и яйцах.

– Значит, все-таки?..

– У меня был клад зарыт под дубом. Откопал и вложил. Какой вопрос – такой и ответ.

– ОК, вернемся к теории. Допустим, по вашему сценарию мировая экономика войдет в эпоху такой оздоровляющей натурализации. Но ведь столь радикальная ломка для многих опасна? Вот вы сильный человек, к тому же с хозяйством и с ружьем, а не окажется ли, что для огромной массы людей необходимость возврата к земле, старта с нуля – это вообще крах, катастрофа??

– Ну, для меня тоже был крах.

– Вы сильный человек...

– Я не сильный человек. Жизнь сильная. Вот сидят вокруг сильные люди, они не переехали в деревню просто потому что еще не разорялись. И, к сожалению, им это, вероятно, и не светит, потому что они работают в АРТЦ. Я даже чувствую угрызения совести и вину перед своими коллегами, лишая их возможности разорится и переехать. Потому что это отличный шанс.

– Банкротство – это необходимый этап жизни? Из серии «огонь, воду и медные трубы»?

– Необходимый. По другому почти никто не переедет.

– Я не про переезд... Для того, чтобы работать, заниматься бизнесом, понимать делом – банкротство человеку необходимо как прививка?

– Банкротство в полном соответствии с тезисом «за одного битого двух не битых дают» всегда полезно. Голова на место становится, мания величия проходит, много полезных вещей происходит...

– У вас была мания величия?

– Конечно. Еще какая, страшно вспоминать!

 – В чем заключалась?

– Во всем. Надменно с людьми обращался.

– А с точки зрения философии бизнеса?

– Возникает ощущение, что я все могу, я всегда успешен, у меня всегда все получается, другие просто дураки... Если человек говорит: «У меня всегда все получается», – это все, это человек болен, с ним лучше дела вообще не иметь, потому что он может быть заразный и у него обязательно все обрушится – рано или поздно.

– Наш Минфин примерно в таком духе вел политику и набивал стабфонд...

– Это ошибка. Я плохо разбираюсь в большой экономике, но когда я вспоминаю про стабфонд, я просто не могу не улыбаться.

– Сколько лет вы в браке?

– Двадцать лет

– Когда у вас свободное время – что вы делаете?

– Театр, кино – нет. Книжки читаю, с детьми играю много. Иногда путешествуем все семьей. Вот недавно были на Средиземном море, приятель дал свой кораблик, и мы плавали по Средиземному морю, проходили историю древнего мира наглядно, шли маршрутами Одиссея, Энея.

– Как успеваете? Это же много занимает времени?

– Две недели. Там кораблик был здоровый, с командой, поэтому плавали куда хотели. Потом переплыли Мраморное море, побродяжничали по Турции, потом Черное море пересекли и с Украины поехали домой. На Украине, кстати, нас отталкивали баграми от пирса пограничники. Говорили: «Вы с ума сошли! Вы без разрешения причалили к территории независимой Украины!». А мы им: «Да нам просто водой надо заправится и мы пить хотим!». Но, в общем, нас оттолкнули все-таки. Нельзя попить без визы в современном мире.

– Ваше церковное неофитство в конечном счете к чему привело?

– Я стал православным христианином. К Московской патриархии не имею никакого отношения. Как они не имею никакого отношения к православию, так и я к ним.

– То есть вы не «воцерквленный человек», как теперь модно выражаться?

– К сожалению, нет. Потому что я не знаю, где церковь. Я много времени провел в том, что, как я думал, было церковью...

– Потом увидели, что это просто учреждение?

– Да. Я узнал об этом опять же информативно через голову, через информацию. Видимо, я толстокожий, раз сначала никакой фальши не чувствовал. Вот у меня родители – они, видимо, более здоровые психически люди. Мне папа всегда говорил: «Гера, кому ты целуешь руки?!». Я отвечал: «Отец, не смей оскорблять церковь!». Потом извинился перед ним, потому что он оказался прав.

– А не приходит в голову, что православное соборное мышление – причина многих бед российских? Например, именно оно породило большевиков?

– Нет. Именно безбожие – причина появление большевиков, искажение вероучений. Синодальный период уже не имел никакого отношения к православию, православием там и не пахло.

Когда люди отворачиваются от Бога, Бог наказывает, в том числе и церковь забирает у людей. Пока сын не провинился – отец его не наказывает, тем более такой отец как Господь.

– В церковь вы заходите тем не менее?

– Нет, а чего там делать? Это же стены просто. Если там нет настоящего священника, настоящего епископа, то это еретическое заведение. Или я не знаю, где настоящий епископ, настоящий священник. Узнаю – буду туда ходить и причащаться. Пока не знаю.

– Ваша семья, ваше хозяйство, ваши взгляды на жизнь и человека и ваш бизнес – все эти четыре составляющие в гармонии?

– Нет, конечно. Постоянное раздвоение, разтроение, разчетверение личности.

– А ваша цель – придти к гармонии?

– Цель – в рай попасть. Это удел совершенных людей. Но это вряд ли получится у меня.

– Почему? Из-за прошлого?

– Да нет. Из-за будущего.

– Собираетесь грешить?

– Да, думаю, что согрешу, к сожалению. Успеть бы покаяться после этого.