Я не был в «карантине»

Я не был в «карантине». Карантин – это для тех, кто инфицирован, болен или прибыл из зоны заражения. Я не «удостоился» ни того, ни другого, ни третьего.

Я также не был ни дня в «сизо» – в т.н. «самоизоляции». Ибо считаю, что это никакая не «само»-, а именно принудительная изоляция со всеми своими атрибутами – угрозами, запретами, штрафами, электронными «браслетами»-пропусками, «слежкой» с видеокамер, контрольными проверками и т.д. На мой несведущий взгляд, вводить подобные ограничительные меры в отношении свободных граждан может только суд и лишь на безупречном юридическом основании. Ничего подобного в данном случае не вижу. Однако, даже игнорируя эти сомнительные нормы и требования, я формально их не нарушаю, поскольку как руководитель организаций пользуюсь правом относительно свободного передвижения по городу и вне его по долгу службы в рабочих целях.

Никакого формального или фактического ограничения на передвижения (пешком, на автомашине, или на самолёте) нигде нет. «Карантин» и прочие ограничения существуют только в управленческом мерцающем сознании, в медийном или сетевом пространстве и в ментальности послушно сидящих по домам граждан, уверенных в том, что «никуда ни выехать, ни въехать нельзя».

В течение полутора месяцев я регулярно ходил в свой офис, работал, писал, ездил по Москве, летал по стране. Меня никто не останавливал, не задерживал, не разворачивал, не возвращал. Я побывал в одиннадцати регионах, в двух с лишним десятках городов, проделал путь в несколько тысяч километров. Я полностью доверяю своему иммунитету и полагаюсь на него. Для меня именно он и его состояние – оптимальный и даже единственный способ не заболеть (а заболев - выздороветь) и, соответственно, не заразить других. Ни того, ни другого не хочу сам, и не желаю никому. Иммунитет всегда поддерживался и поддерживается мной активной работой, постоянным движением, сменой впечатлений, эмоциями, настроем, позитивом, общением с интересными людьми, чувствами, драйвом, готовностью к риску, к вызовам, к сопротивлению, противодействию, противостоянию.

Мои поездки дали мне достаточную информацию для самостоятельного, пусть и субъективного, анализа, а также оценок всего того, что происходит. Причём не только в регионах. Издалека, на расстоянии лучше видится и то, что происходит в столице.

И вот, что я из этого всего вынес и «вывез».

Первое. Никакого формального или фактического ограничения на передвижения (пешком, на автомашине или на самолёте) нигде нет. За время своих поездок, а это западные и северо-западные области (Калининградская, Псковская, Новгородская, Ленинградская, Тверская, Смоленская), центральные (Московская, Калужская, Брянская) и южные (Кубань, Крым, Севастополь), я не встретился ни с одним запретом въезда ни в одну из областей, ни в один край, ни в одну республику или город. Не было даже никаких проблем при въезде и выезде в союзную Белоруссию (Витебск, Полоцк), но тамошняя ситуация – это отдельная и особая тема. В большинстве случаев меня даже не останавливали, притом, что машина у меня была с московскими номерами, а паспорт – с московским местом жительства (то есть, я был резидентом места, где эпидемический уровень оценивается как наивысший в стране). Мои документы проверили, причём вскользь, формально, с пожеланием «доброго пути!», всего один или два раза. Всё! Из всего этого я понял, что т.н. «карантин» и прочие ограничения существуют только в управленческом мерцающем сознании, в медийном или сетевом пространстве и в ментальности послушно сидящих по домам граждан, уверенных в том, что «никуда ни выехать, ни въехать нельзя». Можно. У меня вообще в итоге моих перемещений сложилось такое мнение, всё происходящее напоминает какую-то игру. Типа «давайте сделаем вид, как будто бы мы ввели «карантин» и «сизо», а вы как будто бы их соблюдаете».

Всё происходящее напоминает какую-то игру. Типа «давайте сделаем вид, как будто бы мы ввели «карантин» и «сизо», а вы как будто бы их соблюдаете».

Второе. Внутри городов население, хотя и в разной степени, но в основном как будто бы соблюдает режим «сизо» - то есть, на улицах людей почти нет. Но это никак не зависит от той или иной эпидемической обстановки там. Просто людям некуда идти. Посещать места учёбы и работы запрещено практически всем, кроме некоторых категорий граждан (полиция, военные, чиновники, управленцы, работники предприятий непрерывного цикла, строители и пр.). Кафе, рестораны, кофейни (даже самые крохотные – на десяток мест), театры и кинозалы, библиотеки, музеи, храмы, скверы, парки для прогулок, фитнес-клубы, салоны красоты, даже парикмахерские закрыты всюду. Но главное даже не это. Люди боятся выходить из дому. И не столько из-за вируса, сколько из-за грозных предупреждений, звучащих из каждого угла (в том числе и из барражирующих по улицам громкоговорящих полицейских машин), из-за страха перед непомерными штрафами и прочими административными последствиями для себя. К тому же у многих уже просто нет денег. Их осталось только на то, чтобы купить самое необходимое в ближайшем дешёвом продуктовом ларьке.

Люди боятся выходить из дому. И не столько из-за вируса, сколько из-за грозных предупреждений, из-за страха перед непомерными штрафами и прочими административными последствиями для себя.

Третье. В разных регионах с самого начала была и затем развивалась совершенно разная эпидемическая ситуация. В некоторых число заражённых составляло лишь 0,01% от населения и рост таких случаев практически сразу прекратился (притом, что соблазн представить негативную статистику всегда велик, ибо позволяет надеяться на более существенную поддержку «центра»). В отношении таких регионов с самого начала было понятно, что там не было никакого резона останавливать нормальную жизнь и хозяйственную деятельность. Достаточно было ограничить массовые мероприятия и собрания, усилить профилактические, гигиенические, разъяснительные и прочие противоэпидемические меры, организовать бесплатное обеспечение средствами защиты, медикаментами, антисептиками всех заведений и учреждений, обязать всех работодателей и владельцев заведений строго соблюдать вышеуказанные меры. При необходимости (в случае повышения эпидемического уровня опасности) можно было бы ввести действительный, а не мнимый контроль на въезде в регион или в город, а также на выезде из них. В таких регионах остановка экономики, введение под кальку сверхжёстких мер, подобных тем, что задействованы в обеих столицах, не имели под собой никаких оснований. Они лишь полностью парализовали жизнь этих регионов, привели к тяжелейшим экономическим и социальным последствиям, подорвали веру населения в перспективу улучшения своего положения на фоне и без того продолжающегося сокращения занятости и падения доходов. Это, в свою очередь, привело к потере доверия людей к власти, к компетенции управленческих структур, к их профессионализму. Боюсь, что это ещё обернётся немалыми новыми проблемами в виде растущего социально-политического напряжения в обществе, необходимостью новых огромных финансовых трат для купирования возникающих угроз дестабилизации.

Четвёртое. Многое в регионах зависит не от той или иной картины заражения, а от того, насколько самостоятельны и адекватны их власти – как светские, так и духовные. В некоторых епархиях, например, ретивые владыки закрыли перед паствой двери всех храмов, а в некоторых, напротив, открыты были почти все. В ряде субъектов федерации управленческие структуры реально стремятся хоть как-то облегчить бремя ограничений для своих сограждан – там и режим мягче, и требований к его соблюдению меньше, и послабления оперативнее вводятся. В других же, где местная власть неуверенно себя чувствует и потому стремится продемонстрировать «центру» свою «абсолютную лояльность», усердно исполняя его установки и инструкции (в т.ч. негласные) и закручивая все «гайки» с таким рвением и опережением, что «сворачивают резьбу».

Это привело к потере доверия людей к власти, к компетенции управленческих структур, к их профессионализму.

Пятое. Эпидемия выявила то, что и должна была выявить, а именно тяжелейшую ситуацию в здравоохранении в целом, прежде всего - в регионах, и особенно в связи с его т.н. реформированием. Местная медицина, особенно в небольших городках, находится в ужасном состоянии. Острый дефицит квалифицированного медперсонала, недооснащение больниц, поликлиник и амбулаторий оборудованием, недообеспечение медикаментами, ветхость зданий и помещений видны здесь почти всюду. Да, в крупных городах за последние годы построены современные перинатальные центры, роддома, специализированные клиники и т.д. Но и в этих мегаполисах обычные районные медицинские учреждения представляют собой печальное зрелище. Для нормального приёма пациентов, оказания им квалифицированного помощи, лечения сезонных вспышек заболеваний ОРВИ, оперативного выезда к тяжёлым больным и т.д. они и прежде-то были плохо готовы, а ныне, в чрезвычайной ситуации, тем более. В этой связи невольно возникает не слишком ловкое, возможно, сравнение с началом войны, юбилей победы в которой мы в эти дни отмечаем. Тогда, в далёкие уже годы, накануне вражеского нашествия во-многом, именно из-за развала армии, стратегических ошибок в оборонной промышленности, ликвидации в ходе репрессий наиболее подготовленных командных кадров, а также прочих просчётов руководства, отечество оказалось не готово к эффективному отражению агрессии и заплатило огромную цену в миллионы жизней стоявших насмерть наших героических солдат и командиров. И нынче, страна в результате «реформирования» и развала медицинской отрасли, столкнувшись с вирусным вторжением, оказалась беззащитна и также вынуждена была за это заплатить не только жизнями героев-врачей и их пациентов, но и лихорадочно бросаемыми в топку спасения экономики гигантскими денежными ресурсами. А между тем, если бы хотя бы часть этих средств вовремя пришла бы в медицинскую отрасль, прежде всего – в регионы, то и наша готовность к беде была бы сейчас несомненно выше, и люди бы на местах получили бы действенную помощь причём не только в нынешней, чрезвычайной ситуации, но и в своей обычной жизни. Эти рационально потраченные деньги принесли бы реальную пользу и высокоэффективную отдачу.

Эпидемия выявила то, что и должна была выявить, а именно тяжелейшую ситуацию в здравоохранении в целом, прежде всего – в регионах, и особенно в связи с его т.н. реформированием.

Шестое. Остановка экономической деятельности в регионах, где она во многом опиралась на малый и средний бизнес, нанесла тяжелейший, а в некоторых случаях непоправимый ущерб. Да, отчасти государство оказало некоторую поддержку МСП через различные налоговые и регуляторные послабления, предоставление финансовой помощи, кредитные льготы и т.д. Но во-первых эти аварийные меры коснулись всего лишь части бизнес-структур (по ряду экспертных оценок не более 30-35% от общего числа), а во-вторых, даже для этих предприятий такая помощь либо уже опоздала, либо не решила возникших проблем. По данным ЦСР в ряде отраслей до 60% предприятий либо уже считают себя банкротами, либо ожидают несостоятельности в течение полугода. Но, самая главная беда, на мой взгляд, даже не в потере людьми их бизнеса, денег, кредитного дефолта и т.д. Хуже всего то, что бизнес в регионах (а возможно, и в столицах) ныне в отсутствии определённости вовсе теряет всякую инициативу и мотивацию к занятию предпринимательской деятельностью. Уже сейчас невозможно определить срок окончания моратория на штатную работу большинства МСП, связанных со сферой торговли, услуг, досуга, общепита, транспорта и т.д. А что им ждать в среднесрочной перспективе? Ведь в их сознании прочно утвердилась мысль, что новые моратории, «нерабочий режим», «сизо» и т.п. могут быть введены в любой момент – осенью, будущей весной или вовсе каждый год или квартал. Как вкладываться в новые проекты (а тем более беря под них ссуды и займы), если форс-мажор принимаемых управленческих решений перестаёт быть чрезвычайным?

Остановка нормального ритма жизни и экономической деятельности, прекращение работы всей сферы услуг, досуга, торговли оказало в регионах серьёзнейшее влияние на эмоционально-психологическое состояние людей, вынужденных запереться своих домах и квартирах и наблюдая жизнь по своим «ящикам». В обществе как-то незаметно возник и распространился культ «болезни» – постоянное ощущение близости конца, или тяжёлых потерь.

Седьмое. Остановка нормального ритма жизни и экономической деятельности, прекращение работы всей сферы услуг, досуга, торговли оказали в регионах серьёзнейшее влияние на эмоционально-психологическое состояние людей, вынужденных запереться в своих домах и квартирах и наблюдая жизнь по своим «ящикам». В обществе как-то незаметно возник и распространился культ «болезни» – постоянное ощущение близости конца, или тяжёлых потерь. Причём людям почти полностью отказано в борьбе с болезнью, что само по себе всегда вооружало и воодушевляло человека в моменты испытаний. Оставайтесь дома. Это всё, что предложила тупая пропагандистская машина обществу, поражённому не столько вирусом, сколько страхом. С такой установкой ни один иммунитет, даже «с места не встанет», чтобы включиться в свою привычную работу, в битву с вредоносными вторжениями. Не удивительно, что статистика уже показывает: две трети из числа новых заболевших - это как раз те, кто соблюдает навязанный им режим «сизо», а процент инфицированных лиц активного возраста в разы перекрывает показатель заболеваемости среди людей старшего возраста. Предотвратить проникновение вируса даже в замкнутое пространство невозможно, но в этом случае его обитатели вовсе разоружены перед ним через продолжающееся ослабление и выключение иммунитета. Показательно, кстати, что в одном из документов региональной власти я прочёл такой пассаж «…обеспечить принятие мер по разобщению людей…». Понятно, что в данном случае имелось в виду сугубо благое намерение, но, мне кажется, что лучше всё же было бы «принять меры», которые бы помогали не разъединять, а соединять людей, даже во время эпидемии, как бы это не звучало по мнению многих демагогически. Считаю, что мощное позитивное настроение резко поднимает человеческий иммунитет и становится серьёзной проблемой для атаки любого вируса.

Восьмое. Возможно, я переоцениваю действия властей, предпринимаемые ими ныне по «поэтапному» выходу из т.н. «карантина» и «сизо», но, мне кажется, они тем самым косвенно признали свои ошибки и начинают приходить к выводу, что одними лишь такими мерами не остановишь ни нынешнюю эпидемию, ни тем более будущие (а их будет ещё немало). Последствия от подобных избыточно жёстких, особенно в регионах, противоэпидемических решений уже сказались тяжелейшим образом на жизни целых городов и их населения, и скажутся ещё больше в ближайшие полгода-год. В некоторых аспектах эта ситуация может стать необратимой. И это – гораздо хуже любой эпидемии.

Люди разделились на тех, кто действительно потерял всё или почти всё – работу, бизнес, деньги, имущество, и на тех, кто такого ущерба не понёс. На тех, кто поддерживает жёсткие противоэпидемические меры, и тех, кто нет. На тех, кто сохранил доверие к власти, и тех, кто его утратил напрочь.

Девятое. Безусловно, вся ситуация с предпринимаемыми противовирусными мерами (и тоже в гораздо большей степени, чем сама эпидемия) реально расколола общество. Люди разделились на тех, кто действительно потерял всё или почти всё – работу, бизнес, деньги, имущество, и на тех, кто такого ущерба не понёс, а даже что-то приобрёл от этого (есть и такие). На тех, кто поддерживает жёсткие противоэпидемические меры, и тех, кто нет. На тех, кто сохранил доверие к власти, и тех, кто его утратил напрочь. Думаю, что это очень скоро скажется и на социально-политической обстановке. Это проявится уже на будущем референдуме по Конституции. Полагаю, власти ещё и поэтому торопятся с его проведением (не позднее лета), поскольку дальше ситуация и настроения в обществе будут, скорее всего, только ухудшаться. А с чего им улучшаться?