Завтрак «Ведомостей» в нескольких словах.

Ежегодный, уже 10й, завтрак «Ведомостей» на тему макроэкономического прогноза прошел в Интерконтинентале, и я в который раз его модерировал. Завтрак, правда, мигрировал из «Ритца» несколько лет назад (видимо отражая падение цены на нефть), но не стал менее шикарным. За круглыми столами в центре празднично наряженной поверх жидкой грязно-серой каши талого снега Москвы (нынешнее Рождество безусловно лидирует по монументальности бессмысленных предпраздничных конструкций и яркости иллюминации) собрались те немногие, у кого жизнь удалась, послушать тех исключительных, кто знает, что будет с теми миллионами, которым не так повезло.

Панель продолжалась два часа и была на мой субъективный взгляд самой депрессивной из всех десяти исторически состоявшихся, несмотря на то, что участие в ней принимали не штатные оппозиционеры, а вполне независимые специалисты, включая представителей Сбербанка (Антон Струченевский) и ВЭБ (Андрей Клепач). Правда, Антон Струченевский сходу удивил меня постановкой вопроса: экономика и курс рубля, по его словам, в 2018 году отвязались от цены на нефть, это, собственно, и было задачей правительства, и она выполнена. Ситуация стабилизирована, стране не страшны внешние шоки, экономика медленно, но растет, растут инвестиции, причем негосударственные – резюмировал он.

Позиция Антона вызвала критику, переходящую в шутки со стороны всех остальных панелистов: очевидно, что «отвязка» от стоимости нефти, вообще говоря временная и без гарантии долгосрочности, произошла исключительно за счет внедрения «бюджетного правила» – четвертой его версии за 6 лет, согласно которому доходы от продажи нефти свыше 40 долл. за баррель просто изымаются из экономики. Как справедливо заметил Владимир Дребенцов, в результате если раньше ВВП России рос и падал вслед за ростом и падением стоимости нефти, то в 2017 – 2018 годах нефть росла в цене, а ВВП практически не рос; в то же время если нефть упадет ниже 40 долл за баррель, ВВП очевидно последует за ней. Если это и есть «отвязка» от нефти, то не ясно, кому и зачем она нужна.

Более того, и Наталья Орлова, и Владимир Дребенцов, и Андрей Клепач сошлись на том, что курс рубля, который «не падает сегодня, когда падает цена на нефть» во-первых все же немного снижается, во-вторых он очень сильно упал в апреле и августе этого года (Владимир Дребенцов считает, что в основном из-за санкций, Наталья Орлова и я – что из-за скупки валюты ЦБ и Минфином и из-за бегства капитала вообще с развивающихся рынков) и «создал запас падения», так что и здесь дело не в «отвязке», а в «авансовом» падении – то есть мы сами себе сделали хуже заранее, и теперь говорим, что это «хуже» не от нефти и почему-то радуемся.

Рост экономики тоже вызвал вопросы – мне пришлось напомнить, что раньше каждый доллар роста средней цены нефти прибавлял нам по четверть процента в ВВП, а в 2018 году при росте средней цены где-то на 15 долларов мы получим прирост ВВП не на 3,75%, а дай бог на 1,8% (и то – вряд ли обойдемся без «уточнения методики» Росстата). То есть нефтяной катализатор перестал работать (бюджетное правило нам в помощь), ненефтяной ВВП в этом году скорее всего упадет даже больше чем в 2017 году (тогда было минус 2,2%) – это не рост, а замаскированная максимизацией объемов производства нефти и ростом цен на нефть и газ рецессия.

Отдельная тема – «негосударственные инвестиции». В них записываются инвестиции всех квазигосударственных структур и инвестиции, сделанные негосударственными структурами с использованием кредитов госбанков. Если вычесть и эти формы, то не только не будет роста инвестиций – практически не будет самих инвестиций. Инвестиционный процесс почти целиком поддерживается государством, монополиями и квазигосударственными корпорациями и олигархическими бизнесами, оперирующими за счет госкредита. Владимир Дребенцов так же показал наглядный слайд, свидетельствующий о том, что основные инвестиции в стране происходят во все том же нефтегазовом секторе – объем инвестиций на единицу прибыли в этом секторе значимо выше, чем в других секторах.

Андрей Клепач добавил – доля нефтегазовых доходов в бюджете выросла до 45% (и это только прямые нефтяные доходы) – так что и бюджетная зависимость от нефти увеличивается. Потребление в реальном выражении падает, не смотря на рост кредитования, реальные доходы падают, не смотря на рост зарплат (к слову, сказал он, зарплаты растут только в этом году, их рост составил менее половины падения предыдущих лет, мы еще далеко от уровня 2013 года и выйдем на него, если выйдем, не раньше 2021 года – и то если они продолжат расти). По его словам не стоит переоценивать государственные инвестиции: во-первых их объем в 2019 году едва ли догонит уровни докризисного периода; во-вторых, не смотря на то, что в них есть здравое зерно и часть из них безусловно будет полезна для экономики (как например программа развития дорожной сети) и социальной сферы (как программа развития онкоцентров), но даже экономисты ВЭБ (которым по должности положено быть оптимистами) не ожидают что их вклад в ВВП будет больше 0,5% годовых.

Владимир Дребенцов заметил, что в России нет не только роста, но и модели роста – в сущности нам подходили бы только две модели – инвестиционная и потребительская, но с инвестиционной у нас после 2008 года все большие проблемы (смех в зале), а потребительскую мы пытались настраивать все начало 21го века, в течение многих лет зарплаты росли быстрее чем ВВП (причем – намного, это мое примечание), но роста не получилось – получился рост импорта и текущего потребления, ну и рост вывоза капитала. Инвестиционная модель могла бы работать если бы был инвестиционный климат, но за разговорами о нем, которые ведутся повсеместно, мы видим, как он только ухудшается – даже такой плохой индикатор, как «Doing business» показывает, что по защите прав миноритариев и простоте экспорта мы теряем позиции год к году.

Мне пришлось вставить, что собственно реальных инвесторов Doing business не так чтобы особенно интересовал, собственно кроме защиты прав миноритариев их интересует в первую очередь уровень коррупции (у нас на уровне Средней Африки и растет), уровень правоприменения (боюсь, что у нас он уже хуже, чем в Средней Африке), состояние инфраструктуры (у нас оно очень среднее) и емкость рынка (у нас она маленькая – покупательная способность населения очень низка, при том что весь наш безтаможенный рынок по населению это треть Европы и десятая часть Китая). Поэтому ждать инвесторов нам не приходится.

Андрей Клепач пошел еще дальше – нет смысла говорить о инвестиционном климате, если не инвестируют свои экономические агенты. А свои не инвестируют – отток капитала в 2018 году составит более 60 млрд долларов, и лишь скромная часть его связана с погашением внешнего долга.

Вопрос из зала был посвящен неэффективности государственного управления в России. Количество чиновников в стране последовательно бьет рекорды, количество управленческих документов превышает все мыслимые пределы (только по одному комитету Госдумы мне прислали за год около 1500 документов – сказал спрашивающий), а ситуация только ухудшается – нельзя ли сократить количество чиновников? Причиной проблем является не количество чиновников – сказал в ответ Андрей Клепач, – у нас их конечно больше, чем в СССР, но примерно столько же, сколько в Канаде, Японии или Израиле. Проблема в том, что в последние годы сильно снизилась их компетентность – просто катастрофически упала, и этот процесс продолжается.

Чиновников у нас и правда не больше, чем в Японии. Зато по совокупной доле работников госкомпаний и чиновников (то есть – бюджетников) в трудовых ресурсах Россия занимает в мире почетное 5 место, после Египта, Белоруссии, Норвегии и Чехии; и если Норвегия и Чехия – малые страны, в которых это более естественно, а Египет и Белоруссия – страны бедные, то Россия конечно могла бы себе позволить выйти из процесса огосударствления трудовых ресурсов: у нас более 30% работают на бюджет, в то время как в США – 14%. А в Китае – 8%.

Александр Габуев несколько отвлек аудиторию от грустных мыслей о России, рассказав в деталях про ситуацию вокруг Китайско-Американской торговой войны. По его мнению, война далеко не закончилась, потому в первую очередь, что ведется она не из-за растущего торгового дефицита (эту проблему китайцы и американцы могли бы решить). Ключевых разногласий три: дефицит – это первый уровень; на втором уровне находятся нарушения Китаем торговых соглашений и режимов ВТО (в частности недопуск американских компаний на китайский рынок), наконец на третьем – проблема воровства китайскими спецслужбами американских технологий (те передают украденные технологии китайским бизнесам для копирования) и программа «Сделано в Китае 2025», строящаяся в большой степени на «позаимствованных технологиях» – Китай последовательно идет к созданию экономики, которая должна конкурировать с американской, за счет самих же американцев. В плане взаимодействия с Россией Китай в связи с этой войной и проблемами с получением газа из Туркмении кажется все более заинтересованно смотрит на проект газопровода «Алтай» и готов расширять закупки по «Силе Сибири», где уже подаются технические объемы газа. В общем есть что-то хорошее и в войнах, и в нынешней ситуации в России.

В целом, все сошлись на том, что российская экономика будет в 2019 году расти темпами сильно ниже темпов 2018 года – Наталья Орлова говорила о диапазоне +0,5 – +1%, звучала так же цифра +1,1%, и выход на большие темпы роста не предвидится в обозримом будущем. На этом фоне неравенство будет расти, доходы тех, кто зарабатывает ниже среднего (скорее всего – и остальных тоже), будут падать, налоговое бремя будет увеличиваться и дальше. Мир в 2019 году вырастет примерно на 3%.

Осталось сказать, что на завтрак подавали ассорти мясных и рыбных закусок, всевозможную выпечку, блины с добавками в ассортименте, блюда из яиц, свежие овощи, разнообразные соки и морсы, многочисленные виды чая и кофе.

Профиль автора в соцсети: https://www.facebook.com/andrei.movchan